2 декабря, на Бауле

Мы плывем по реке на восемнадцатифутовой пироге с подвесным мотором. Тогола на корме, мы двое посередине лодки под навесом из рафии, в окружении корзин с продовольствием и прочим имуществом. Место, куда мы направляемся, называется по-французски Букль-де-Бауле, «букль» в переводе обозначает внутреннюю дельту реки у впадения в Нигер; площадь ее составляет около трех тысяч квадратных километров, там нет искусственно проложенных дорог. Фарватер варьирует по ширине от шестидесяти до двадцати метров, глубина от трех до пяти метров. Высокие берега густо поросли зеленью, в основном это кустарник и небольшие деревья акации, изредка попадаются более крупные экземпляры железного дерева. Большинство деревьев представляют собой безлистные скелеты. Тогола говорит, что в прежние времена река была гораздо полноводнее, достигая верхнего края нынешних берегов, а в половодье и заливая их. Я верю ему: вся страна Мали пересыхает, пустыня наступает к югу. Тем не менее здесь полно птиц, и мы плывем, сопровождаемые их неумолчным щебетом и резкими вскриками.

Я давно не плавала в лодке и чувствую себя до смешного счастливой. Когда мне было лет восемь, а Джози одиннадцать, мы с ним путешествовали на ялике по Саунду, воображая, что это Африка или Амазония. Теперь это и в самом деле Африка, и со мною У. и наш верный проводник-туземец. Смешно, ведь этот проводник далеко не заслуживает доверия, а моего друга и мужа сменил угрюмый чужак. Но я знаю, что он станет прежним, я вижу это по искоркам в глазах, появляющимся в те минуты, когда он позволяет себе расслабиться; он иногда шутит и сегодня утром пошутил, сказав, что мы заблудимся и тогда нам придется питаться человечиной. У нее, если судить с его слов, вкус цыпленка. Грустные надежды. Но что мне еще остается…

3 декабря, на Бауле

Мы понемногу продвигаемся. Пшенная каша и кофе на завтрак, на второй завтрак рис, бобы, арахисовый соус и чай, в четыре часа снова чай с кунжутными палочками. Когда темнеет, пристаем к низкому участку берега и разбиваем лагерь под неумолчное гудение вездесущих москитов. Тогола разводит костер, я натягиваю палатку (образчик французского военного снаряжения, совершенно нелепый!), У. большей частью бездельничает. Потом я готовлю ужин. Тогола наблюдает за мной как завороженный: он ни разу не видел, чтобы белая женщина готовила еду. Не могу не отметить, что У. предпочитает меня в качестве африканской (то есть «настоящей») женщины. Абсурдный человек!

4 декабря, на Бауле

Сегодня проплывали мимо стада бегемотов. Т., стиснув зубы, вел лодку как можно дальше от них. Жутковато находиться в воде по соседству с ними, испытывая чувство своей полной уязвимости, незнакомое посетителям зоопарков. Вероятно, бегемоты убили больше людей, чем леопарды и львы, вместе взятые. Отвратительно и мерзко быть растерзанным гиппопотамом. Для храбрости я запела песню о бегемотах, которую исполняет группа «Флендерс и Сван». У. тоже знает ее, но он ко мне не присоединился, а Т. велел мне замолчать.

Видела первых птиц-носорогов и целые стайки бульбулей. Река становится все глубже и шире по мере нашего приближения к главному руслу. Спросила Т., долго ли нам еще плыть, но он теперь не отвечает на мои вопросы, поскольку я всего лишь женщина. Он разговаривает только с У., а тот отвечает ему на своем школьном французском. У. проявил ко мне интерес ночью, и я ему не отказала.

5 декабря, на Бауле

Прекрасная нектарница (Nectarina pulchella) опустилась сегодня на нос лодки. Кроме этого ничего нового. Фарватер сужается. Т. толкает лодку шестом, чтобы сэкономить горючее. Он стал более нервным, видит по ночам кошмары, и мы слышим, как он кричит. Мы никого не встретили за все время пути и не видели никаких признаков человеческого жилья в последние три дня. Припасы приходят к концу.

7 декабря, все та же чертова река

Поймала сегодня на блесну большого нильского окуня. Фарватер сузился до четырех метров, а глубина два с половиной метра. Говорить не о чем. На ужин ели окуня с арахисовым (каким же еще!) соусом и рисом. У. и Т. повели себя как мелкие жулики. У Т., оказывается, припрятана бутылка рома (ничего себе мусульманин!). Они передавали ее один другому, а мне не предложили ни капли.

Думала о папе. Как же мне его не хватает, но не такого, каким он стал теперь, а такого, каким он был во времена моего детства, когда я его отождествляла с Отцом Небесным. Как хорошо было бы, если бы я могла поговорить о своих чувствах с мужем!

Риса и соуса у нас хватит еще на две недели. Может, мне повезет поймать рыбу.

20 декабря, Даноло

Успех и беда меняются в быстрой последовательности. Сегодня около полудня река превратилась в широкий (50 метров) и неглубокий (3 метра) водоем, западная сторона которого представляла собой длинный глинистый берег с уткнувшимися в него носами одна возле другой долблеными деревянными лодками. Тогола причалил к этому берегу. Вот это место, сказал он. Лицо у него было потное, а взгляд дикий. Он помог мне выгрузить на берег наше снаряжение и вернулся в лодку, как он сказал, за своими вещами и продовольствием.

У. первым заметил их. Женщина стояла в просвете между листвой в самом начале тропы, и с женщиной была девочка лет восьми. Я помахала им, они обе в ответ кивнули и приложили ладони к груди. Я повторила этот жест. Потом я услышала глухой удар — это Тогола ударил шестом о борт лодки, отталкиваясь от берега, — и увидела, как лодка скользнула к середине водоема. Как полная идиотка, я вбежала в воду и заорала, но Тогола уже включил мотор и умчался прочь полным ходом. Я зашлепала назад, на беper, кляня себя за глупость, за то, что, вылезая из лодки, не выдернула шнур зажигания, что не сообразила предложить Тоголе достаточно крупную сумму, чтобы побороть его иррациональный ужас. У. с комической ужимкой посмотрел на часы и сказал: «Не беспокойся, мы еще успеем на шесть семнадцать», и мы оба разразились истерическим смехом. Право, стоило очутиться в центре Африки, чтобы услышать его смех, да еще и посмеяться с ним вместе. Две представительницы племени оло наблюдали за нами молча. Обе были одеты в просторные белые халаты из домотканого холста, у обеих на головах были повязки из той же ткани, закрученные таким образом, что на лоб спускался треугольный конец. В их облике мне почудилось нечто от Средневековья. Девочка подошла ко мне и сказала несколько слов, которые я не поняла. Тогда она заговорила медленнее, и я сообразила, что она говорит на неизвестном мне диалекте бамбара: «и ка на, ан кан таа», что можно понять «идемте с нами, идем». Женщина пожелала нам доброго утра на бамбара, я ответила тем же, и, когда ритуал приветствия был завершен, женщина сказала, что ее имя Ава, а девочку зовут Кани, она ее имасефуне (?). Она добавила, что сейчас отведет нас на наше место. Я спросила, оло ли она. Женщина как будто удивилась, потом подумала и сказала: «Осо, нин йоро того ко Даноло», то есть «Да, это место называется Даноло». Это один из великих моментов в антропологии. Мы надели рюкзаки, взяли в руки свои сумки и последовали за ней.

Тропинка вывела нас к более широкой дороге, которая, в свою очередь, привела к воротам в высокой глинобитной стене; пройдя в ворота, мы оказались в деревне. Я остановилась потрясенная. Передо мной возникла словно бы часть большого города, возведенная в центре пустого пространства. Одноэтажные и двухэтажные дома из глиняных кирпичей были оштукатурены и выкрашены в белый или какой-нибудь светлый цвет — розовый, голубой, сиреневатый; входные двери деревянные, украшенные резьбой; улицы правильные, широкие, засаженные деревьями; посреди деревни площадь, мощенная керамической плиткой, уложенной «елочкой» со вставками из белых камней. Великое, великое открытие!!! Йоруба использовали точно такую же технологию во время, которое они сами назвали «эрой мостовых», и было это за тысячу лет до Рождества Христова. На площади, в самом ее центре, возвышалась тонкая каменная колонна примерно двадцати футов высотой со вбитыми в нее по спирали рядами железных гвоздей. Она выглядела почти в точности как опа-оран-мийан в Ифе.[82]У. спросил меня, что это, и я ответила, что ничего подобного не встретишь ближе чем за две тысячи километров отсюда, а по времени — за тысячу лет. Это жезл Оранмийана, сына Огуна и мифического основателя монархии Ойо.