— Тебе, возможно, это кажется несопоставимым… — ответила дочь профессора, ткнув указательным пальцем мне в грудь. — Но ты мог бы спросить об этом, например, у неприкасаемых в Индии, чтобы узнать, что по этому поводу думают они.

Воцарилось молчание: мы вдвоем с Касси не знали, что на это и ответить. Затем профессор решил поддержать дочь.

— Моя до… Валерия права, — с неохотой заявил он. — Хотя для нас это и не так-то просто, нам, чтобы правильно понимать историю, необходимо на время забывать о своей морали, в противном случае мы неизбежно придем к ошибочным умозаключениям… Это ведь история, — добавил он, показывая на стену, — а не этика и не философия.

Начиная с этого момента мы по негласной договоренности отложили в сторону этические и философские соображения и снова занялись изучением стенной росписи, пытаясь не обращать внимания на чувство неприязни, которое у нас при этом время от времени возникало. Дойдя до конца стенной росписи, Касси, профессор и Валерия начали дискутировать о том, о чем здесь могло рассказываться, и о вероятности того, что здесь повествуется о реальных, а не о вымышленных событиях.

Я же тем временем стал разглядывать при свете своего уже почти потухшего факела рисунок, на котором были изображены человеческие существа, превращенные пресловутыми «древними людьми», на которых я теперь смотрел уже совсем другими глазами, не только в их рабов, но и в кровожадных чудовищ.

Я смотрел на изображения тех злосчастных мужчин и женщин, которые — против их воли — были превращены в морсего, и внутренне содрогался.

Когда мы какое-то время спустя вернулись наверх, Клаудио и Анжелика, все еще сидя возле костра, о чем-то оживленно болтали. Заметив краем глаза, что мы возвращаемся, аргентинец поднял на нас глаза.

— Ну что, понравилась экскурсия? — с улыбкой спросил он, глядя на Кассандру.

— Это нечто невероятное, — задумчиво ответила мексиканка. — Даже не знаю, что и думать.

— Да, по правде говоря, пока что у нас накопилось больше вопросов, чем ответов. Нам придется повкалывать не один год, прежде чем мы сможем расшифровать все то, что написано и нарисовано на этих стенах, и понять, о чем здесь на самом деле рассказывается.

— Ты говорил раньше, что ты тоже археолог, да?

— Именно так… — ответил аргентинец, подмигнув. — И для тебя, и для меня здесь полно практической работы.

Это его подмигивание мексиканке я почему-то воспринял как удар ногой ниже пояса. Когда же Касси улыбнулась ему в ответ, у меня возникло такое ощущение, как будто мне вырвали мое мужское достоинство и затем еще стали топтать его ногами.

— Если мы не позаботимся о том, как бы нам выбраться отсюда живыми и здоровыми, — сказал я, обращаясь к обоим этим археологам, — то никакой «практической работы» ни у кого уже не будет.

— Это верно, — поддакнул профессор. — Если мы не сообщим всему миру о нашем открытии, весь этот город очень скоро будет затоплен, и расшифровывать будет нечего.

— Я имею в виду не это, проф. Как только рассветет, люди Соузы отправятся нас искать, и, если учесть, что им не составит большого труда найти следы, которые мы оставили этой ночью, они рано или поздно явятся сюда. В этом месте становится не так уж и безопасно.

— Ты что, предлагаешь, чтобы мы отсюда ушли? — встревоженно спросила Анжелика. — Это сооружение — единственное место, в котором до нас не могут добраться морсего. Уйти отсюда — это все равно что совершить самоубийство.

— Но если мы останемся здесь, — решил поддержать меня профессор, — то, как уже сказал Улисс, нанятые строительной компанией головорезы нас разыщут и непременно убьют. Так что наши перспективы в обоих случаях не очень радужные… — Профессор сел возле костра и тяжело вздохнул. — Если мы не придумаем, как выбраться из этого города, то нам останется разве что принять решение, от чьих рук умереть.

— Если только… — стал я рассуждать вслух, — если только нам не удастся повернуть все таким образом, чтобы проблема решилась сама собой.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила, нахмурив брови, Касси.

Я довольно долго ей ничего не отвечал, потому что мне в голову пришла настолько шальная и пока еще расплывчатая идея, что заставить кого-либо поверить в ее разумность и тем более в осуществимость было не так-то просто.

— Да я вот подумал…

— Не терзай душу, — тихонько пробурчал профессор.

— Я подумал, что там, снаружи, нам угрожают две опасности, которые в своей совокупности ставят нас в безвыходное положение… — Я глубоко вздохнул, а затем снова начал говорить, но уже намного медленнее. — Однако если бы нам удалось повернуть все так, чтобы эти две опасности друг друга нейтрализовали…

— Ты предлагаешь натравить морсего и наемников друг на друга? — спросила Валерия, прищурившись. — А каким образом?

— Этого я еще не знаю, — признался я, пожимая плечами. — Кстати, если нам и не удастся добиться, чтобы они друг друга уничтожили, а просто одни из них расправятся с другими, то тогда из двух угрожающих нам опасностей останется только одна.

— Я тебе напоминаю, — сказала Кассандра, — что мы уже были свидетелями столкновения между этими двумя сторонами, и, как выяснилось, наемники в этом столкновении никакого серьезного сопротивления оказать не смогли.

— Это верно, — признал я, — однако, поверь мне, то, что произошло с Луизао, уже вряд ли повторится. Эти наемники — не какие-нибудь живодеры-любители. Независимо от того, думают ли они, что это мы отрезали голову бедному мулату, или они уже обнаружили, что кроме нас и них здесь есть кто-то еще, им теперь наверняка придется вести себя гораздо более осторожно. И если на них кто-нибудь нападет, то они, я уверен, так легко себя убить не дадут.

— Если они все еще живы… — мрачно прошептала Валерия.

Клаудио, чтобы привлечь к себе внимание, кашлянул.

— Извините, что перебиваю вас, но… вы ни о чем не забыли? Даже если эти наемники перебьют морсего или же морсего перебьют наемников, что лично мне кажется более вероятным, у нас все равно останется очень серьезная проблема, а именно: как нам выбраться из этого города? Съестные припасы у нас уже заканчиваются, охотиться в окружающих нас джунглях не на кого… Кроме того, нам ведь известно, что случилось с теми из наших товарищей, которые пытались удрать отсюда раньше. Мы даже в самом лучшем случае всего лишь выиграем немного времени.

— Лично я очень высоко ценю время, — заявил я. — Даже очень высоко. Кстати, пока мы тут ломали себе голову, вполне возможно, нам удалось удалить из уравнения одну неизвестную величину.

— Какую именно?

— Пока еще точно не знаю, друг мой… Пока еще точно не знаю.

Мы уже так долго просидели возле костра, что, по моим подсчетам, до рассвета оставалось совсем немного времени. Поскольку в глубине души мы осознавали, что эта ночь может стать для всех нас последней, спать никому не хотелось, и мы то нудно обсуждали какие-то нелепые планы собственного спасения, то вели разговоры о чем попало — и об очень серьезных вещах, и о всяких пустяках.