— Да. Ее звали Элеанор.

— Женщина на портрете.

Последовала еще одна долгая пауза, и на какой-то момент Колину показалось, что Марма больше ничего ему не расскажет. Но, может, из-за того, что близился очередной день рождения, напоминавший о том, что ей не так много осталось, а может, просто бабушка решила, что срок давности для дедовых прегрешений истек, но она продолжила:

— Это была не просто случайная связь. Такое я смогла бы ему простить. Но он действительно любил ее.

— Это он тебе сказал?

— Ему не нужно было это делать. Это сказал портрет.

— Мне всегда было интересно, почему он так его и не продал. — Пользуясь неожиданной покладистостью бабушки, Колин спросил: — Почему ты оставила деда? Потому что он отказался бросить ее?

— Отчасти да. Хотя я, наверно, могла бы его уговорить — ради Дэнни, если не ради себя. Но я была слишком гордой. И слишком сильно его любила, чтобы остаться, зная все, — странным, пустым голосом сказала она. — Конечно, я никогда не говорила ему об этом. Он бы все равно не поверил. Наша жизнь стала… — Она почти шептала. — Спустя какое-то время семейная жизнь превращается в рутину, ты погрязаешь в быту… Началась война. Думаю, я уделяла мужу меньше внимания, чем должна была. А твой дед… Он сделал то, что делают все мужчины. Он стал искать внимания на стороне.

Колин поймал себя на том, что рассматривает портрет, который стал центром семейной трагедии. И в котором даже сейчас заключалась какая-то тайна.

— Так почему же он не женился на Элеанор?

— Ну, с одной стороны, потому, что она была замужем. Ее муж был на войне, когда они с твоим дедом познакомились. Какое-то время все считали его мертвым, но потом оказалось, что он только пропал без вести. — Колин слушал сосредоточенно, потому что история становилась все более странной. — Его тяжело ранили, я слышала, и, думаю, она просто не смогла его бросить.

— А когда ты об этом узнала, то не думала о том, чтобы вернуться?

— Нет. — Еще один глубокий вздох. — Даже если бы я сумела его простить, не думаю, что он смог бы простить меня.

— Из-за отца? — спросил Колин, понимая всю горечь, которую испытывает человек, когда у него забирают единственного ребенка.

— Нет, он сделал бы все, чтобы вернуть Дэниеля обратно. Дело было в портрете. — Казалось, она не хотела продолжать.

— А что с портретом? — поторопил ее Колин, размышляя над этими загадочными словами.

Через мгновение Марма сказала:

— Именно из-за него я узнала об их связи. Я наткнулась на портрет в мастерской. И, конечно же, все поняла, стоило мне только на него взглянуть. — В ее голосе слышалось удивление, словно она потрясена тем, что воспоминания прошлого, спрятанные все эти годы, все еще живы. — Никто, кроме любящего мужчины, не смог бы так ее изобразить. Она словно сияла. Я не могла этого вынести, поэтому схватила первое, что попалось под руку. Ножницы, как потом оказалось. Это было какое-то временное помрачение. Я даже не очень помню, как все произошло. — Она запнулась на миг, но продолжила: — К тому времени как я закончила, от портрета ничего не осталось.

Колин попытался постичь смысл ее слов.

— Значит, тот, что он мне оставил, не оригинал?

— Он написал портрет второй раз, уже по памяти. Точно повторил каждую деталь. Даже сделал лучше. — Он услышал нотки горькой гордости в ее голосе. Она могла сколько угодно поносить Уильяма в кругу семьи, но всегда помнила о том, что была миссис МакГинти. Зачем еще ей было оставлять его фамилию? — Когда я снова его увидела, то не поверила своим глазам. Я пошла на выставку его работ в бруклинском музее. Скорее из любопытства, чем по какой-то другой причине. И там на стене висела она. Как ни в чем ни бывало! Словно мне просто приснилось, что я ее уничтожила. Словно… словно меня никогда и не существовало. И только позже я поняла, что произошло.

— Любопытная история. — Потрясенный, Колин покачал головой. Ему сложно было представить бабушку и дедушку в молодости, участниками этой драмы. В какой-то момент ему захотелось сказать Марме, что он подружился с внучкой Элеанор — причем не просто подружился, — но он передумал. Она бы этого не вынесла.

— Ну вот, теперь ты все знаешь. Надеюсь, ты удовлетворен, — сказала она.

— Прости, что заставил тебя вспомнить обо всем.

— Переживу. Я уже пережила. И ты не обойдешься без своей порции синяков… Возможно, у меня их было больше, чем у других, но я все еще здесь.

— Да, — Уильям улыбнулся. — С днем рождения, кстати. Прости, я не выслал тебе подарок.

— Пустяки. Ты дал мне больше, чем можно купить за деньги. — По любви, звучащей в ее голосе, он понял, что прощен.

— И что это? — спросил он.

— То, что я старая и больная, не помешало тебе высказать все, что было у тебя на уме.

Колин усмехнулся.

— Ну, Марма, это потому, что я так о тебе не думаю. — И тут же добавил: — Впрочем, это я должен тебя благодарить. Твой рассказ многое объясняет. И не только насчет дедушки, но и относительно нашей семьи.

— Я бы не хотела, чтобы ты упоминал при отце о нашем разговоре, — сказала она. — Ты же знаешь, как он относился к деду. Это заставит его волноваться.

Что Колин знал, так это то, что если у его отца и была неприязнь к Уильяму, зерно ее зародила Марма и подпитывала его годами, пока оно не разрослось и не зацвело пышным цветом. Но не было смысла говорить об этом. Да это и не принесло бы никакой пользы.

— Я попытаюсь разобраться во всем к твоему следующему дню рождения, — сказал он, когда они прощались.

— Если я доживу, — проворчала она.

— Марма, ты переживешь всех нас, — смеясь, сказал он, на какую-то секунду даже поверив в это.

Когда он повесил трубку, в доме, казалось, было тише, чем обычно. Он присел на диван, рассматривая портрет. Бабушка раскрыла лишь одну сторону истории — другую Уильям и Элеанор унесли с собой в могилу, — но она сообщила крайне важную деталь. Он снова услышал ее голос: «Он написал портрет второй раз, уже по памяти. Точно повторил каждую деталь. Даже сделал лучше». Это признание потрясло Колина: оно говорило о любви такой великой, что ничто, даже время, не смогло с ней совладать. Любовь, которая позволила Уильяму увидеть Элеанор сквозь призму воспоминаний настолько четко, что он написал ее точно такой же, как в жизни. Такая любовь может существовать только в том случае, если знаешь, что она взаимная. Колин увидел ее на лице деда, когда спросил о женщине на портрете. Он был верен Элеанор до конца.

Колин мог лишь представить адские муки, которые они испытывали, будучи так близко друг от друга и в то же время так далеко. И все же они оставались на острове. Возможно, уехать было еще тяжелее. Что бы эти двое подумали о дружбе — за неимением лучшего слова — детей своих отпрысков? Что счастье, которое не судилось им, достанется ему и Эллис? Возможно, своей разлукой они даже приложили к этому руку? Колин не верил в духов, за исключением тех, что были созданы его воображением, но в то же время сложно не верить, что это лишь простое совпадение.