– А теперь я приготовлю для вас что-нибудь вкусное. Как насчет куриного бульона? Как только он начинает кипеть у меня в кастрюле, сюда сбегаются все солдаты, учуяв запах!

Капитан покорно кивнул. Наверное, готовит она неплохо.

Так оно и вышло. Бульон оказался превосходным, к тому же впервые за долгое время ему довелось отведать домашней еды. Бонни даже принесла свежего молока, которое охлаждалось в горном ручье неподалеку. С каждым глотком Тревис чувствовал, как к нему возвращаются силы. Может быть, выздоровление и вправду не затянется.

Хозяйка уселась на краю кровати и внимательно посмотрела на него.

– Что это ты меня разглядываешь? – раздраженно спросил Колтрейн. Хотя Бонни нельзя было назвать уродиной, ее широкая улыбка почему-то напоминала волчий оскал.

– Я отлично знаю, как сделать мужчину счастливым, – многозначительно заявила она, погладив капитана по лицу. И тут же засмеялась: – Между прочим, такой красавчик впервые заглянул в наши места. Какие чудные глаза! Не то, что голубые и не то что серые. Да и все остальное у тебя что надо.

Тревис неловко заерзал в постели:

– Ты бы не могла позвать сюда Сэма Бачера? Мне необходимо с ним повидаться.

– Не забывай, я буду рядом – только позови, – снова осклабилась она.

Оставшись наконец в одиночестве, Тревис с чувством выругался в потолок тесной хижины. Следует убираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Какой приказ получил отряд? Сэму следует разузнать у полковника Гриерсона. Колтрейну не терпелось поскорее вернуться в строй. А может быть, еще сильнее ему не терпелось попасть в те места, где можно будет что-то разузнать про Китти. Но Тревис не желал себе в этом признаваться.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился сияющий Сэм Бачер.

– Просто руки чешутся стереть с твоей рожи эту мерзкую ухмылку, – пробурчал Тревис.

– Вряд ли это тебе удастся сейчас! – расхохотался Сэм, усаживаясь верхом на стул. – Ну, как тут тебе понравилось? Я слышал, Бонни большая мастерица по части ухода за ранеными.

– Сэм, мне не до шуток. – Колтрейн попытался сесть, но не смог. – Ступай к полковнику Гриерсону и скажи, чтобы немедленно вытащил меня отсюда. Я готов спать где угодно, хоть на голой земле, только подальше от этой шлюхи! Если не выдворить ее из города, через неделю весь отряд подхватит чесотку или еще что-нибудь похуже.

Сэм с трудом представлял, как это можно устроить, но все же пообещал помочь.

– Ладно, посмотрим, – сказал он озабоченно. – Надеюсь, Гриерсон в курсе. Поначалу мы приняли ее за опытную сиделку, но потом нам такое порассказали о ней, что мы животики надорвали, представляя, как она примется за твое «лечение»!

Тревис неловко схватил чашку с водой и выплеснул содержимое в ухмыляющуюся физиономию, но Сэм запросто увернулся и засмеялся пуще прежнего:

– Ну, старина, нечего на меня злиться! Ведь не я запихал тебя в эту дыру. Клянусь, я сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда! Ты ради этого меня разыскивал? Понимаешь, мы только что уселись играть в карты. А кое у кого из парней завалялось по бутылочке «огненной воды». Так что вечерок обещает быть теплым.

– Мне бы только поскорее вернуться в отряд, – с тоской проговорил Тревис.

– Ну я же обещал, что постараюсь…

– И когда только кончится эта чертова война!

– И что ты будешь тогда делать? Помчишься искать Китти?

– Знаешь, Сэм, – ощетинился Тревис, – хоть ты и мои старый друг, но мне все чаще хочется выпороть тебя!

– Старина, сколько раз повторять, что от меня ничего не скроешь! А я знаю, что ты любишь девчонку, так же как и она любит тебя!

– Ну да, и поэтому удрала при первой возможности?!

И Тревис надулся, как индюк, ожидая, что ответит Сэм, который так же сердито выкрикнул:

– И правильно сделала, что сбежала! Ты хоть раз признался, что любишь ее? Вы же оба только и делали, что грызлись, как собака с кошкой. Вот она и не выдержала! В конце концов, она южанка и к тому же упряма, как черт!

– Да с какой стати ты постоянно твердишь, что я ее люблю! – взревел Тревис.

Сэм поднялся со стула и ухмыльнулся, засунув пальцы за ремень:

– Ну что же, пусть ты ее не любишь, но думаешь о ней постоянно!

– Ну а это ты откуда взял? Или ты умеешь читать чужие мысли!

– Нет, не умею, – бросил Бачер через плечо, направляясь к двери. – Но зато я не глухой и отлично слышу, когда всякие дураки вопят во сне и зовут кое-кого по имени!

И он вышел, плотно прикрыв дверь.

Китти очень не хотелось прерывать свою работу в госпитале. Ведь каждый день поступали сотни и сотни раненых, и всем требовался уход, а доктора и медсестры сбивались с ног, стараясь помочь солдатам. Но Натан настаивал на коротком отдыхе вдвоем в каком-нибудь спокойном местечке. Он твердил, что изможденный вид Китти заставляет всерьез опасаться за ее здоровье. А когда девушка отказалась, Коллинз направился к главному врачу госпиталя и потребовал отправить невесту в отпуск.

– Напрасно ты это сделал! – упрекнула его Китти. – Ты же знаешь, я не люблю, когда вмешиваются в мои дела.

– Кэтрин, ты всегда была упрямой, – небрежно пожал плечами Натан. – Ты просто не замечаешь, что работаешь на износ. Ты хоть в зеркало-то заглядывала? Эти бесконечные вахты в госпитале сделали из моей невесты старуху! И к тому же ты знаешь, что я не считаю это место подходящим для молодой женщины.

– Опять ты пытаешься давить на меня! – возмутилась Китти.

– Не забывай, что я тебя люблю. – Он нагнулся и слегка поцеловал ее в щеку. – И если и проявляю настойчивость, то лишь потому, что желаю владеть тобой как своей женой!

Китти совсем помрачнела. Разговоры о свадьбе как о деле решенном смущали ее – что-то в ее душе противилось этому. Ей казалось, что сейчас, в самый разгар войны, не время выходить замуж. Правда, она постоянно напоминала себе, что Натан – ее настоящая любовь, что они созданы друг для друга. Может быть, он прав? Может быть, ей следует вернуться домой уже в качестве жены Натана? Там она и останется, дожидаясь его возвращения. Разве мало довелось ей видеть крови и страданий?

Натан пообещал раздобыть отдельный номер в гостинице в Ричмонде, где обычно останавливался во время увольнительного отпуска.

– Правда, это будет не так-то просто: цены там немыслимые. Гостиница переполнена семьями беженцев и теми, кто приехал навестить родных в Чимборазо. Кофе там стоит полтора доллара фунт, а чай – пятьдесят. Даже за писчую бумагу дерут по пятьдесят центов за лист. Многие вынуждены писать письма домой на старых газетах или оберточной бумаге – что подвернется под руку. А табак! Если даже и посчастливится найти его, вряд ли он окажется по карману простому солдату!