Но это была лишь одна и, вероятно, не главная причина возвращения Владимира к прежним установлениям. Нормы византийского права оказались неприемлемыми для Руси. Владимир не смог (а по-видимому, и не захотел) ломать устоявшуюся систему взаимоотношений между «землей» и властью. «И жил Владимир по заветам отца и деда» — эта летописная фраза звучит своеобразным итогом для всего рассказа о его княжении.

Позднее княжеская вира станет универсальным средством судебного наказания. Но во времена Владимира она как бы дополняла «обычное» право, пока еще сосуществуя с обычаем кровной мести. Современникам и потомкам Владимира установления князя казались вполне оправданными и справедливыми. Ведь вира шла целиком на обеспечение дружины и, следовательно, на защиту Руси от посягательств извне, главным образом от печенегов. Позднейший составитель Новгородской Первой летописи ставил в пример своим корыстолюбивым современникам «древних князей», «боронивших» Русскую землю и не заботившихся о личном обогащении:

«Те князья не собирали многого имения, ни творимых (то есть несправедливых. — А. К.) вир, ни продаж (штрафов. — А. К.) на людей не возлагали; но если будет правая вира, ту взяв, давали дружине на оружие. А дружина их кормилась, воюя иные страны, сражаясь и говоря: “Братия! Постоим за своего князя и за Русскую землю!”».

Смертная казнь так и не утвердилась в древней Руси. «Русская Правда» не знает такого вида судебного наказания. Сто лет спустя после смерти Владимира его правнук и тезка Владимир Мономах, обращаясь к своим детям, поучал их: «Ни правого, ни виноватого не убивайте и не приказывайте убить его. Если и будет он достоин смерти, то не губите ни единой души христианской».

И все же попытка судебной реформы, предпринятая князем Владимиром Святославичем, не прошла для Руси бесследно. «Подобает тебе казнить разбойников, но с испытанием», — говорили епископы, обращаясь к князю. И может быть, именно со времен Владимира в русскую судебную практику входит понятие «испыта» — судебного разбирательства, расследования, дознания. «Русская Правда» предусматривает участие в таком дознании свидетелей — «видоков» и «послухов», которых «обычное» право древней Руси, по-видимому, еще не знало.

В годы княжения Владимира государство начинает приобретать и чисто внешние привычные для нас формы и очертания. Определяются его границы — прежде всего на юге, подвергавшемся постоянным нападениям со стороны печенегов. Владимир строит крепости и соединяет их между собой земляной насыпью, валом — тем самым зримо отделяя свою землю от чужого печенежского Поля. Он заключает договоры с «окольними» князьями — чешским, польским, венгерским, устанавливая и более или менее определенные границы на западе своего государства.

Напротив, внутренняя замкнутость и ограниченность отдельных славянских племен и племенных объединений уходят в прошлое. Русь превращается в единую державу под главенством единого князя. Правда, подданные Владимира, особенно жители отдаленных от Киева земель, по-прежнему ощущают себя «словенами» или кривичами, радимичами или вятичами в гораздо большей степени, нежели «русскими». (Статьи «Русской Правды» Ярославовой поры вполне определенно противопоставляют «русина» — очевидно, представителя княжеской админисфации — новгородцу-«словенину».) Но тех же новгородцев, вятичей, смоленских кривичей и даже финно-угорскую «чудь» мы увидим далеко от их родных мест проживания, на самом юге Руси, в построенных Владимиром южных пограничных крепостях. Владимир превращает оборону Руси поистине в государственное дело, общее для всех населяющих Русь славянских и неславянских племен — независимо от их узкоплеменных интересов.

В старые племенные центры Владимир сажает на княжение своих сыновей. В какой-то степени это продолжение еще отцовской политики, но вместе с тем и важнейшая реформа государственного управления Руси. По свидетельству «Повести временных лет», Владимир посадил в Новгороде своего старшего сына Вышеслава. Скорее всего это произошло еще при жизни дяди Владимира Добрыни. Последние известия о нем относятся к 989 или 991 году. Преемником Добрыни в качестве новгородского посадника станет его сын Константин Добрынин, о котором летопись рассказывает уже в связи с новым новгородским князем — Ярославом Владимировичем. Другому сыну Владимира Изяславу достался Полоцк, Святополку — Туров, Ярославу — Ростов.

После смерти Вышеслава, случившейся, вероятно, около 1010 года[113], Владимир перераспределяет волости между старшими сыновьями. В Новгород из Ростова был переведен Ярослав, в Ростов, на его место, Борис. Святополк, видимо, остался в Турове. Глеб был посажен отцом в Муром.

Надо полагать, еще при жизни Вышеслава достались уделы Святославу, Всеволоду и Мстиславу: Святослав был посажен в Древлянской земле (видимо, в Овруче), Всеволод — во Владимире-на-Волыни, Мстислав — в Тьмуторокани. О судьбе других сыновей Владимира «Повесть временных лет» умалчивает. Более поздние летописи называют и их уделы: Станислав получил Смоленск, а Судислав — Псков. (О пребывании последнего в Пскове, правда, в более позднее время, знает и «Повесть временных лет».) Еще более поздние и совсем уже легендарные источники находят удел и для оставшегося двенадцатого сына Владимира Позвизда — Луцк на Волыни.

Несомненно, это распределение городов не было каким-то единовременным актом. По мере взросления сыновей (или хотя бы по мере их выхода из младенческого возраста) Владимир давал им в удел ту или иную волость. Как отец он был волен и «выводить» сыновей из приданных им городов и назначать новые уделы.

Исключительным с самого начала было лишь положение Изяслава в доставшемся ему Полоцке. Как мы помним, Владимир переселил его после неудавшегося покушения Рогнеды на свою жизнь. Изяслав принял на себя преступление матери, и Владимир по существу отделил его от своей семьи, исключил из числа своих наследников. Изяслав стал своего рода «изгоем» при живом отце, но «изгоем», наделенным землей, людьми и дружиной. Он должен был довольствоваться «дединой» — то есть волостью своего деда по матери Рогволода. После смерти Изяслава в 1001 году ему наследовал его малолетний сын Всеслав, а не кто-либо из сыновей Владимира. Спустя два года умер и Всеслав, и полоцкое княжение досталось следующему сыну Изяслава Брячиславу, ставшему со временем одним из самых деятельных и воинственных русских правителей. Ни Владимир, ни его сыновья не вмешивались в полоцкие дела. Но и полоцкие князья, в свою очередь, не домогались киевского престола после смерти самого Владимира.

(Замечу в скобках, что автор Никоновской летописи дал исключительно лестную характеристику князю Изяславу Владимировичу: «Был сей князь тих, и кроток, и смирен, и милостив, и любя зело и почитая священнический чин и иноческий, и прилежа прочитанию Божественных писаний, и отвращаясь от суетных глумлений, и слезен, и умилен, и долготерпелив». Откуда извлечена эта характеристика и имеет ли она в действительности отношение к Изяславу, неизвестно.)