– Вам что-то удалось привезти с собой из-за границы?

– В Румынии нам платили леями. И что нам с ними было делать? Не в Союз же их везти, поэтому мы их как-то тратили. Пару раз в ресторане погуляли, а для сестры и невесты я купил материал в Румынии. Но тогда был перечень, что можно ввозить в Союз, а что нельзя. Трофеев же у меня никаких не было, они могли быть у трофейной команды, например. А вот советник командира дивизии отправил в Союз целую машину вещей. Я знаю об этом, потому что я на этой машине ехал до границы.

– Как вы узнали о Победе?

– Я тогда уже был на партийной работе, нас вызвали в Тираспольский райком партии, сообщили, и мы разъехались по селам проводить митинги. А вскоре уже начали встречать первых демобилизованных солдат, и мне довелось встречать отца. Из нашего села 494 человека не вернулись с фронта…

– Часто вспоминаете войну, снилась она вам?

– Сны мне стали сниться только в последнее время. А чаще всего вспоминаю, конечно, выход из окружения под Синявином…

Еще что хотел бы добавить. Когда я только начал работать в Молдавии, то мне довелось организовать работу по разминированию нашего района. Обучили молодежь, в основном это были девушки 16–17 лет, и уже к весне 1945-го полностью закончили работы по разминированию. Но некоторые из минеров при этом погибли… И мне до сих пор очень обидно, что за этот опаснейший и тяжелейший труд никого из этих молодых минеров никак не отметили и не наградили.

– Я родился 20 мая 1920 года в г. Калинин (ныне Тверь). Родители мои были простыми рабочими, отец трудился мастером текстильной промышленности, которая была в то время в родном городе очень развита. Он был коммунистом, участником Первой мировой и Гражданской войн, в которой сражался против Колчака в составе армии Блюхера, имел звание ефрейтора, и на фото я видел отца в погонах с 2 лычками. Вообще же отец был хорошим мужиком, в жизни просто замечательный человек, у меня его характер. Мать была простая домохозяйка, жили мы неплохо, даже голод когда был, особенно на Среднем Поволжье, наша семья продолжала жить нормально.

В школу № 7 я пошел в 8 лет, первой учительницей была Варвара Никифоровна, урожденная тверчанка. Это была учительница старой закалки, такая строгая женщина. Из школьных предметов я очень полюбил историю и географию. Как-то в пятом классе я читал на уроке, и учительница Мария Федоровна мне строго так сказала:

– Дементьев, а ну-ка повтори, что мы сейчас говорили?

Я слушал только раз, и повторил все в точности. У меня с детства так было, что я умел одновременно и слушать и читать. Похвалила тогда Мария Федоровна меня. В общем, я закончил 10 классов и в 1939 г. по комсомольскому набору попал на флот. Комиссию по здоровью я быстро прошел, но нас потом тщательно проверяли по политической линии, кто отец и тому подобное. После успешного прохождения всех проверок нас, отобранных для флота, посадили на поезд, сопровождал нас такой очень крепкий старшина, я помню, он все говорил нам в вагоне:

– Спите, спите, от сна пока еще никто не умер!

Выдали перед поездкой нам сухие пайки, так что еды вполне хватило на те двое суток, что мы ехали до Севастополя. Там меня направили в учебный отряд Черноморского флота, я попал в школу оружия, по-флотски БЧ-2. Обучали артиллерийскому делу, была и теория, и практика артиллерийского дела, причем стреляли мы специально из 137-мм калибра, так как это были пушки, установленные по левому и правому борту на крейсере «Красный Крым». Кроме непосредственной учебы, мы еще много маршировали, до сих в голове звучит, как старшина отдавал команды:

«Шагом марш! На месте шагом марш!»

Ст. матрос Дементьев Н.И., 1940 год

Мы топаем, топаем и снова топаем, наконец запевали, чтобы просто так не топать на одном месте. Также в обязательном порядке мы изучали устав. Преподаватели у нас были весьма грамотные, все опытные командиры. Командира школы оружия полковника Горпищенко я часто видел, он был очень строгим начальником, за дисциплиной четко следил. У моряков вообще дисциплина была на высшем уровне, хотя и прививалась жестко. Могу рассказать такой случай – некоторые курсанты, чтобы не бегать в туалет, который находился далековато от корпусов, брали и писали около угла здания. Запах же, так нашлись такие люди, которые бросили туда провода под током. И вот один побежал, как его дернуло, понимаешь. Сразу перестали туда писать ходить. Отучили мгновенно. Нас поселили в бывших Екатерининских казармах на Корабельной стороне, у нас были 2-ярусные кровати, очень удобные. Форму сразу выдали, причем 2 комплекта: как рабочий, так и парадный, а также бескозырки. В 6 часов подъем, в 8 завтрак, затем обучение, в общем, в день учились по 6–7 часов, как в школе. Также регулярно проходили целевые учебные стрельбы, стреляли из пушек и из винтовок старого образца, конца XIX века, с одним патроном. Кормили хорошо, мясо было ежедневно. Проучился я там 6 месяцев, в конце сдавал и математику, и историю, и алгебру, нам даже такие сложные предметы давали. Получил всякие оценки – и пятерки, и четверки, были и тройки, то есть государственные оценки. После сдачи меня списали на корабль в звании «ст. матрос». Это был крейсер «Красный Крым», постройки 1915 года, он сошел со стапелей как «Светлана», потом его назвали «Профинтерн», позже он пришел на пополнение Черноморского флота в Севастополь, в те времена любили все красное, потому и назвали его «Красный Крым». Это был хороший корабль, на нем были установлены 137-мм пушки, я попал на бортовое орудие, а вот 2 зенитных носовых орудия были итальянскими по производству. Одно 137-мм орудие обслуживало 5 человек: 2 подносчика, заряжающий, командир, наводчик. Я был заряжающим, позже был назначен комендором, то есть командиром орудия. Крейсером командовал капитан 2-го ранга Зубков Владимир Илларионович, очень грамотный офицер, он, как только погода плохая, сразу шел к начальству и получал «добро» на выход в море. Это Зубков делал для того, чтобы у команды была закалка во время носовой и бортовой качки. Большой молодец был. На корабле также кормили отлично, и никаких разговоров о войне не было. В воздухе летали наши самолеты, немецких мы не видели.

22 июня 1941 года корабли мирно стояли на рейде, и вдруг как загромыхали выстрелы зениток, трескотня зенитных пулеметов и грохот упавших на рейд магнитных мин. Как я позже узнал, оказывается, в первый день войны Сталин растерялся, три дня не мог в себя прийти, а Кузнецов, командующий военно-морскими силами, за сутки предупредил командование всех флотов, что возможно нападение, и в случае чего надо открывать огонь сразу на поражение. И я как сейчас помню, как гудели немецкие самолеты, они от наших по гулу различались сильно. Была команда Октябрьского: «Открыть огонь!» На кораблях нашлись сомневающиеся, но командир пригрозил расстрелом, и тогда начали зенитки бить. Немецкие самолеты прорывались, но бросали они не бомбы, а мины в фарватер, чтобы закупорить флот в бухте. Одна из мин попала на городской рынок, погибли 44 человека. И на Херсонес одна попала, был взрыв огромнейшей силы. Так началась война в Севастополе, крейсер «Красный Крым», на котором я служил комендором, стоял у стенки морзавода. Командир корабля капитан 2-го ранга Зубков В.И. обратился к личному составу, чтобы в короткий срок ввести крейсер в строй боевых кораблей, что и было сделано, сказалась отличная подготовка команды. А позднее за отличные боевые действия крейсеру было присвоено гвардейское звание.