— Я хотел увидеть Дасти. Но дело касается и Фредди. Боюсь, что у меня плохие новости. Ты наверняка не знаешь, Прим, но Гай проявил благородство и дал мне carte blanche на управление поместьем. Я проверил бухгалтерские документы и пришел к выводу, что необходимо немедленно кое-что предпринять. Мельница приносит убытки уже много лет. Я полагаю, что ее следует закрыть. Только что я сообщил об этом Дасти.

— Как он воспринял новость? — спросила Прим.

— На удивление спокойно. Очевидно, Дасти понимал, что все идет к этому. Я пообещал, что работы ему хватит на ближайшие двенадцать месяцев, — несколько коттеджей в поместье нуждаются в срочном ремонте. Затем он выйдет на пенсию и будет получать неплохие деньги. Таким образом, мне удалось подсластить пилюлю.

— А что будет с мельницей?

— В ближайшее время ничего. Дасти будет оставаться там столько, сколько пожелает. За это он будет поддерживать механизмы в рабочем состоянии. К сожалению, ты теряешь работу, — Вер виновато улыбнулся.

— Не знаю, что и сказать. Я огорчена и рада одновременно. Работа на мельнице нелегка и скучна, но она давала мне возможность хоть как-то существовать. Кроме того, у меня есть подопечные, о которых я должна заботиться.

— Какая же я тупица! — воскликнула Прим. — Я напрочь забыла. У меня есть превосходная работа для тебя. Совет больницы принял решение сделать подарок своему старейшему и самому заслуженному члену. Было решено написать ее портрет и повесить в холле больницы. Я дала тебе такие рекомендации, что решение было принято единогласно.

— Но ведь ты ни разу не видела моих работ!

— Ты права. Но я уверена, что ты сможешь разместить глаза и уши в положенных местах, не правда ли? Никакого кубизма и сюрреализма. Никто не хочет, чтобы леди Фриск выглядела более уродливо, чем она есть на самом деле.

— Леди Фриск? О Боже! Как она отнесется к этой затее? Боюсь, что она недолюбливает меня.

— Ее ужасное величество было настолько польщено предложением Совета, что смогло пробормотать лишь несколько слов о тяжком бремени, гражданском долге и о том, что надеется помочь тебе не скатиться по наклонной.

— Ты ведь не шутишь? Я так тебе благодарна! Ты столько для меня сделала!

— Прим нисколько не изменилась, — сказал Вер, поглядывая на Прим с теплотой. — Думаю, что ты должна стать премьер-министром. Только ты сможешь наладить эффективную работу правительства и заставишь бездельников-министров ходить по струнке. — Я заметила, как изменилось лицо Прим. — Именно такой ты мне и запомнилась. Нужно ли было организовать крикетный матч, чайную вечеринку, собрание садоводов, Прим всегда была главной. Все остальные оказывались слишком ленивыми или слишком заносчивыми. А тот случай! О, мне так стыдно! Помнишь конкурс талантов в муниципальном зале, когда пианист взял на две октавы выше, а сопрано вынуждена была пищать? — Вер засмеялся. — Прим вскочила на сцену и строго отругала зрителей за смешки. Тебе тогда не было и восемнадцати, но даже самые суровые мужики вжались в кресла от ужаса. Ха-ха-ха! Я совсем забыл об этом…

— Рада, что ты развеселился, — голос Прим был обманчиво мягок. — Продолжай.

Вер перестал смеяться, он понял, что сказал что-то не то.

— М-м, да… Я, кажется, не даю вам приступить к ленчу. — Прим словно окаменела. — Я должен идти. Спасибо за вино. Рад был снова вас увидеть. Прим, мы должны как-нибудь встретиться, поболтать. Я хочу узнать все новости.

Вер взглянул на меня. Каждое его движение выдавало замешательство. Мне пришло в голову, что Вер, несмотря на юношеские проступки, стал достойным мужчиной, не способным на хитрость, обман и подлость. Прим сложила губы в подобие улыбки. Точно так улыбаются политики, узнав, что проиграли выборы с незначительной разницей голосов.

— Я пока отнесу ножи и вилки, — сказала я, вытащила приборы из ящика комода и направилась в гостиную.

Вернувшись через несколько минут, я увидела, что Прим одна и плачет. Вера уже не было.

— Фредди, Фредди! — кричала Титч, протягивая ко мне руки.

Я усадила ее к себе на колени. Френки вошла и при жалась ко мне.

— Привет, дорогая, как твои дела? Ты запачкалась. У тебя грязь на носу.

— Мы хотели приготовить тебе сюрприз. Пришлось повозиться в хижине. — Френки махнула рукой. — Пойдемте, и все увидите.

— Погоди, дай нам допить кофе. А это кто? — Место у окна, где сидели Прим и я, было залито солнечным светом, дальняя же часть гостиной оставалась в тени. Рядом с дверным проемом стояла незнакомая девочка. Она заложила руки за спину, опустила голову и смотрела на нас исподлобья.

— Рут! — окликнула ее Прим. — Подойди поближе. Мы хотим разглядеть тебя.

Рут впервые появилась в коттедже. Она медленно приблизилась. Ее темные брови были нахмурены. Девочка явно была смущена. Темные, почти черные волосы Рут разделял прямой пробор. Сзади болтались две косички, перевязанные потрепанными ленточками. Кожа у Рут была оливкового цвета, да и черты лица говорили о примеси латинской крови. Я поняла, что она приходится сестрой малышам лишь по матери. Рут была одета в лиловое сатиновое платье. Длинный подол был в грязи.

— Это ее лучшее платье, — прошептала Френки.

Шепот Френки звучал громче, чем чей-либо полный голос. Рут нахмурилась еще больше и повернулась, собираясь уходить.

— Очень красивое платье, — осторожно заметила я. — Как мило, что ты решила заглянуть к нам.

Рут опустила глаза и ничего не ответила.

— Садись за стол, — сказала Прим. — Я помню тебя по воскресной школе. Ты замечательно нарисовала Ноев ковчег.

Рут с опаской посмотрела на Прим, осторожно подошла и уселась на подоконник. Добрых три фута отделяли ее от нас.

— Ты плакала? — спросила Френки, обратившись к Прим. Ничто не могло укрыться от ее пристального взгляда. — У тебя потекли глаза, тушь размазалась на щеках.

После того как Вер ушел и Прим всплакнула, она быстро успокоилась, однако тушь потекла.

— Я была ошарашена, увидев его, — оправдывалась Прим. — Я не была готова. Ненавижу себя за то, что была с ним саркастична и холодна. Мы ведь должны были говорить о другом.

Щадя чувства Прим, я ни разу не произнесла имя Вера, но во время ленча Прим неоднократно тяжело вздыхала и повторяла:

— Какая же я дура! Какая дура!

— Ты совсем не дура, — успокаивала ее я. После пятого или шестого раза я произносила эти слова уже автоматически.

— Ненавижу воскресную школу, — Френки сморщила носик. — Ненавижу петь псалмы. Это так скучно. Постоянно рисовать овец то еще удовольствие. А от миссис Виннакотт плохо пахнет.

— Чепуха! — заявила Прим. — Не ковыряйся в носу, у тебя грязные пальцы. Ты можешь занести инфекцию. И не смей затаскивать козявок в рот.