гости, серьёзные вопросы не затрагивал, отделываясь анекдотами и светской болтовнёй. В сентябре 1914 года Рокфеллеры праздновали золотую свадьбу. Джон выписал в Покантико духовой оркестр, усадил его на лужайке и под марш Мендельсона вывез Сетти из дома в инвалидной коляске.

А Ли всё лето отрабатывал свою зарплату, составив серию бюллетеней «Факты о борьбе в Колорадо за промышленную свободу» и рассылая их в газеты. В статьях излагалась версия Рокфеллеров, и многие критики уличали Ли в фальсификации. Лидеры забастовщиков получали большую плату от профсоюзов? Палатки загорелись от перевернувшейся печки? «Айви Ли — лжец на жалованье», — гласил заголовок одной из статей в прессе. Эптон Синклер прозвал его Ядовитым плющом[45]. Тогда Ли наконец-то съездил в Колорадо, и увиденное его отрезвило.

Кинг призывал к компромиссу, к сотрудничеству между руководством и рабочими, к постепенным реформам: работники «КФА» должны получить право избирать своих представителей для участия в заседаниях правления и изложения претензий. Руководство компании этому противилось, но контрольный пакет был у Рокфеллеров. Джон Д. дал Кингу своё благословение. Джон-младший выслал в Колорадо свой план действий в печатном виде.

К декабрю фонд стачки иссяк, и её решено было прекратить, что позволило президенту вывести из Колорадо войска. Однокурсник Рокфеллера-младшего Эверетт Колби устроил ужин в «Юнион-клубе» на Манхэттене и пригласил туда всех хулителей Джона. После ужина принесли сигары, и присутствовавшие по очереди стали распекать «младшего» за нежелание ввязываться в конфликт. «Хотите что-нибудь сказать, мистер Рокфеллер?» — спросил Колби, когда все высказались. «Разумеется, — ответил Джон и медленно поднялся. — Я хочу, джентльмены, чтобы вы знали, насколько я вам благодарен. Никогда этого не забуду. Моя проблема в том, что я не могу разглядеть правду. Человек в моём положении настолько привык служить мишенью для обвинений, что не верит даже тем из них, которые могут оказаться оправданными».

В январе 1915 года Рокфеллера-младшего вызвали на допрос в Сити-холл, в Комиссию по промышленным отношениям, созданную президентом Вильсоном из представителей работодателей, трудящихся и общественности. Слушания проходили под председательством сенатора Фрэнка Уолша, выступавшего за улучшение условий труда рабочих, повышение его оплаты и равные условия для мужчин и женщин. Перед этим в Рокфеллеровском фонде прошёл мозговой штурм с рассмотрением разных сценариев. Кинг снабдил Джона литературой по истории тред-юнионистского движения. Ветер перемен часто превращается в бурю; весь вопрос в том, сметёт она тебя или подтолкнёт вперёд и вверх. Когда встал вопрос, через какую дверь входить в здание, член правления Джером Грин сказал: «О, конечно через боковую», и Ли тотчас вскочил на ноги: «Времена философии боковых дверей прошли. Мистер Рокфеллер должен войти через ту же дверь, что и все остальные».

В понедельник 26 января Рокфеллер-младший явился в Сити-холл. Он был первым свидетелем, вызванным в тот день. Направляясь к своему месту, он увидел среди публики «Мамашу Джонс», подошёл к ней и протянул руку. Та сильно удивилась, но руку ему пожала. «Я бы хотел, чтобы вы пришли ко мне и сообщили любую информацию по ситуации в Колорадо», — сказал Джон. «Это очень мило с вашей стороны. Я всегда говорила, что вы мало что можете знать о положении рабочих в Колорадо и что вам следовало бы послушать кое-что ещё помимо того, что вам рассказывают прихлебатели».

Рокфеллер занял место свидетеля, и председатель Уолш зачитал письмо Джесси Уэлборна Старру Мёрфи о некоем священнике, который позволил себе «нескромные замечания» в адрес компании и выказал «социалистические тенденции». Стоит ли его выслать? Джон сказал, что, по его мнению, все священники вольны говорить то, что думают. «Было ли вам известно, что Джефферсон Фарр служит шерифом и что в течение пятнадцати лет ваша компания использовала своё влияние для его избрания? — продолжал Уолш. — Известно ли вам, что перед стачкой он привёл к присяге триста человек в качестве своих заместителей, а ему сказали, что компания „Колорадо фьюэл энд айрон“ снабдит их оружием и деньгами?» Джон сказал, что не знал об этом, как не знал и о найме агентов для выслеживания лидеров профсоюза, и добавил: «Как гражданин хочу сказать, что всё, препятствующее осуществлению демократической формы правления, недопустимо. Если бы мой дом и моя собственность подвергались опасности, я сделал бы всё, что в моих силах, для их защиты». Последним в этот день был вопрос: «Что бы вы сделали с сотрудником корпорации, признавшимся в использовании денег для оказания влияния на выборы?» — «Я не хотел бы вести дела с таким бесчестным человеком», — ответил Джон.

Выйдя на улицу, он пошёл по Бродвею на работу, сопровождаемый толпой вопящих демонстрантов. Комиссар полиции выделил людей для его охраны, но Рокфеллер-младший от неё отказался. «Отец никогда никого не боялся, — сказал он. — Я не хочу, чтобы люди думали, будто мне нужна полиция для защиты». Рокфеллер-старший передал ему ещё восемь тысяч акций «КФА».

После встречи с «Мамашей Джонс» на Бродвее, 26, Айви Ли запустил в кабинет журналистов, и Рокфеллер-младший сделал заявление для прессы: «Господа, я знаю, что мой долг как директора — узнать больше о положении на шахтах. Я сказал Матери Джонс, что в шахтёрских городках, конечно же, должны быть свобода слова, свобода собраний и независимые, а не принадлежащие компании школы, магазины и церкви. Я отправлюсь в Колорадо, как только смогу, чтобы ознакомиться со всем самому».

Джон Д. сравнивал допрос сына с судом над Жанной д’Арк. А вот газета «Нью рипаблик» от 30 января писала: «Те, кто его слушал, многое ему простили бы, если бы почувствовали, что видят перед собой великого человека, истинного властелина, незаурядную личность. Но Джон Д. Рокфеллер-младший — всего лишь молодой человек, угодивший в неприятности, затравленный и благонамеренный. Никаких признаков государственного деятеля, никаких лидерских качеств в больших делах — просто осторожный, усидчивый, в целом неинтересный человек, оправдыва-ющий себя пошлыми нравоучениями и мелкими добродетелями».

В этих словах была большая доля истины. Кстати, тогда же, в январе, Джон попросил у отца денег взаймы на покупку коллекции китайского фарфора покойного Моргана, выставленную в музее Метрополитен. Она стоила целый миллион. Рокфеллер отказал, но Джон настаивал: «Я никогда не тратил деньги на лошадей, яхты, автомобили или прочие экстравагантные вещи. Увлечение фарфором — моё единственное хобби, единственная вещь, на которую я готов потратиться… Пусть это дорогостоящее хобби, зато спокойное, не показное и не сенсационное». Отец уступил; Джон горячо его благодарил: «Я полностью сознаю, что ни в коей мере не стою такой щедрости с твоей стороны»…

Джон Д. дорожил отношениями с сыном, поскольку тот из всех детей был самым близким ему, а его собственные дети любили деда и часто его навещали. Дочери же всё больше отдалялись от него.

Альта писала, что муж превращает