Я был чрезвычайно доволен этим результатом и исполнен надежд на то, что достигнутое соглашение послужит началом новой эпохи более прочных и дружественных отношений между рейхом и Святым престолом. Полагаю, у меня есть основания говорить, что его святейшество и государственный секретарь Ватикана испытывали те же чувства. Казалось, что проблема конфессиональных школ решена раз и навсегда, а общие условия конкордата были наиболее благоприятными из всех, когда-либо подписанных Ватиканом[120]. Можно было думать, что дело возрождения основ христианского образа жизни в Центральной Европе обрело прочную основу.

Неудивительно, что антиклерикальные силы ополчились для контрнаступления. Как мне впоследствии стало известно, Геббельс засыпал Гитлера прошениями, в которых приводил доводы против подписания этого «дьявольского» соглашения. Но Гитлер по-прежнему был достаточно влиятелен, чтобы заявить своим радикальным коллегам, что его планы перестройки могут быть выполнены только в атмосфере религиозной терпимости. Он издал приказы о немедленном снятии всех ограничений, направленных против католических организаций, признанных в соглашении, и отмене всех мер, принятых против отдельных католических лидеров и священников. Был издан декрет, в соответствии с которым всякое повторение подобных действий провинциальными нацистскими вождями будет строжайшим образом преследоваться по закону. Гитлер восхвалял конкордат как важнейший вклад в дело укрепления спокойствия внутри страны и выражал надежду на скорейшее подписание подобного соглашения с евангелической церковью. Такая недвусмысленная благосклонная реакция с его стороны безусловно могла успокоить опасения его партнеров по коалиции, если это действительно входило в его намерения.

Один из вопросов, которые нам не удалось урегулировать с помощью конкордата, касался точного определения тех религиозных ассоциаций, которые должны находиться под безусловной юрисдикцией церкви, а также таких – как, например, молодежные движения, – над которыми государство желало сохранить свой контроль. Эта проблема была оставлена для последующего решения на переговорах между министерством внутренних дел рейха и церковными лидерами. В то время как церковь ни в коем случае не соглашалась отказаться от религиозного влияния на молодежные организации, именно устранения этого влияния и добивалось движение гитлеровской молодежи. Это противоречие приводило к постоянным трениям, но, пока я оставался на посту вице-канцлера, окончательного решения так принято и не было.

В последующие годы постепенное сведение на нет условий конкордата разбило все мои надежды. Со временем меня стали считать человеком, который предал свою церковь нацистам, причем такого мнения придерживались даже многие из моих братьев католиков. Это очень серьезное обвинение, и для меня оно оказалось самым болезненным. Возможно, мне стоит в свое оправдание процитировать здесь слова, произнесенные кардиналом Пачелли в 1945 году, когда он уже стал папой Пием XII. «Без юридической защиты, которую обеспечивал конкордат, – сказал его святейшество, – последовавшие затем преследования церкви могли бы принять еще более неистовые формы. Основы католической веры и достаточное количество ее институтов сохранились в целости, что обеспечило ее выживание и возрождение после войны». Я не могу желать лучшего свидетельства в свою пользу.

Остается только добавить, что до тех пор, пока я оставался активным членом правительства рейха, иначе говоря – до 30 июня 1934 года, у меня сохранялось достаточно влияния на Гитлера, чтобы добиваться возможно более полного соблюдения условий конкордата. Он обвинял во всех происходивших в этой области эксцессах безответственные элементы в провинции. Когда мы расстались, мне еще удавалось время от времени добиваться пересмотра некоторых решений, но после того, как печально знаменитый Борман занял место руководителя партийной канцелярии, Гитлер постепенно перешел на курс, задаваемый теми из его партийных товарищей, которые поклялись искоренить христианство. Хотя с евангелическими церквями также было достигнуто соглашение, они, будучи менее едиными, слабее сопротивлялись последовавшим интригам и прямым атакам нацистов, а потому подверглись еще большим гонениям, чем католики.

Острейшей проблемой, стоявшей перед нами, была безработица, что порождало социальную разобщенность. Мало того что миллионы людей не имели работы, – существовала дополнительная большая опасность, что молодежь страны, не имея ни надежд на будущее, ни работы, ни самоуважения, может стать жертвой большевистской заразы. Большая часть законов, принятых в ранний период власти нацистов, носила экономический, а не политический характер. Организовывались новые рабочие места, и оказывалась поддержка сельскому хозяйству, а экономическая система была освобождена от орды бюрократов. Была создана система трудовой повинности, которая принимала в свои ряды молодых людей и использовала их на полезных общественных работах. Большая их часть проводила год положенной им службы в деревне, что не только уменьшало нехватку рабочей силы, но и давало возможность молодежи из больших городов соприкоснуться с моральными и материальными ценностями сельской жизни. Строительство сети автомагистралей значительно способствовало развитию индустрии транспорта и улучшило систему коммуникаций страны. Свою роль сыграли также и первые этапы начавшегося перевооружения, хотя в то время, пока я был в составе кабинета, этот процесс продолжал оставаться в рамках потребностей обороны страны. Все принимаемые меры были успешны, и контраст с оцепенением и безнадежной апатией периода массовой безработицы существенно способствовал повышению престижа нового режима как среди работодателей, так и среди рабочих, что в значительной степени уравновешивало любое недовольство, вызванное действиями партии в области политики.

Гитлер стремился положить конец классовой борьбе путем предоставления рабочему классу равных прав в обществе. Это был лучший пункт его программы, который заслужил одобрение не только дома, но и во многих зарубежных странах. Классовая борьба была орудием марксизма, а главную роль в ней играли социалистические профессиональные союзы. Федерация работодателей являла собой противоположный фронт. Для упразднения классовой борьбы следовало распустить обе противоборствующие армии. Ни законы морали, ни христианская доктрина не утверждали, что интересы рабочего класса имеют право защищать исключительно профессиональные союзы. Я не хочу, чтобы моя точка зрения по этому вопросу была понята превратно. Профессиональные организации внесли достойный вклад в повышение благосостояния рабочих, но их чисто экономические функции были превращены марксистскими партиями в орудие классовой борьбы.

Правительство постановило, что День труда – 1 мая – не может праздноваться одними только профессиональными союзами, но должен превратиться в церемонию с участием трудящихся всех специальностей и в равной мере работниками как физического, так и умственного труда. Министры, чиновники, ученые, сельские хозяева, крестьяне и индустриальные рабочие, работодатели и наемные работники приглашались, как равные, к участию в процессиях. Но то был всего лишь красивый жест. Проблема была значительно более сложна. Социальная справедливость не является естественным следствием свободы. С другой стороны, марксисты и большевики продемонстрировали, что и тоталитарное государство не может обеспечить социальную справедливость для народных масс. В то время германское правительство все еще было коалиционным, и перед нами стояла задача разработки логически обоснованных путей разрешения конфликта, разделявшего две ополчившиеся друг на друга группы населения страны. Организации рабочих и работодателей вели между собой войну, за которую приходилось расплачиваться стране в целом. По одну сторону линии фронта находился доктринерский марксизм, по другую – капиталистический индивидуализм, давно уже созревший для реформирования. Их противостояние по сей день составляет основу раскола в обществе, и проблема бедственного чередования стачек и локаутов все еще ожидает своего решения.