— Фу, глупость! — сказала она. — Никогда женщины не бились в пешем строю. Во время битвы при Гентерефе пехота завязла в обороне, тогда генерал Джесен закричал: «Женщины идут в рукопашный!», и бойцы сразу бросились в наступление, потому что это ужасный позор. А там была сама Ликрит Железноликая, не кто-нибудь. Просто с коневодством у предков плохо было. Другие народы помельче и полегче, а мужчин-рескидди никакие лошади не выдерживают. И лес тут на юге плохой — оси колесничные ломаются. Что ж делать.

— Почему же тогда такие сказки сказывают? — всё дивилась Неле. — С чего придумали?

Данирут улыбнулась.

— А это всё песни, — сказала она. — Бойцы в походах слагали песни. Недостойно хвалиться собственными подвигами. Поэтому они прославляли своих любимых жён и сестёр, прекрасных и непобедимых. Здорово, правда?

Удивительно, но больше всего Дани занимали странные, ни на что не похожие картинки с какими-то квадратиками.

— Расположение войск, — непонятно говорила она, — манёвры, — и с головой уходила в книжку, наверняка читала мелкий текст на блеклой бумаге… Книга называлась «История войн».

А потом Юцинеле краем глаза заметила в окне паровик, в котором разъезжал Мори, и забыла обо всех великих царицах Рескидды и о войнах Рескидды, и о её богах.

«Уаррец, — думала она, — уаррец».

В Чёрной Уарре людей убивают и делают ходячими мертвецами, чтобы погнать в бой. Никто там не спасёт чужую жизнь просто так, и наверно, в Арсет там верят неправильно, поэтому маг Лонси и клял арсеитов. Но где-то есть другая, Золотая Уарра. Там столько чудес, что даже рескидди мечтают об этой стране, и там живёт самый добрый на земле человек. Стоит увидеть его, сердце заходится в груди.

Неле не видела себя со стороны и не догадывалась, как изменилась за последние недели. Она быстро поправлялась, но не только возвратившееся здоровье сделало её движения плавными, заставило заблестеть её глаза. Неле ни словечком не выдавала, о ком думает. Данирут была слишком юной, чтобы понимать её, да и занимало девочку пока только книжное знание и рисковые выходки. Проницательные священницы легко читали в сердце Неле, но не придавали происходящему значения. Удивиться они могли разве благородству молодого аристократа, а не тому, что спасённая душа, наивная как малое дитя, прилепилась к нему со всей страстью.

Юцинеле не называла свои чувства словами. Всю жизнь она привязывалась к тем, кто был добр с ней и защищал её — к Наргиясу, Итаясу, теперь к Мори… Подумать об этом как-то иначе было бы бессмысленной дерзостью и принесло бы одно горе. Цена Неле-воину была два гроша в базарный день, а Неле-женщина успела потерять честь и вовсе не имела права жить.

При виде Мори у неё перехватывало дыхание и она не могла ни о чём думать. Поэтому о важных вещах таянка размышляла в другое время. Неле сообразила сказать так: она, Цинелия, родом из Уруви, камана, склоняющегося к Аллендору, и аллендорец взял её в жёны. Ни у неё, ни у мужа родни никакой нет. Может, и следовало придумать какую-нибудь родню, но тогда священницы попытались бы как-то уведомить этих выдуманных людей о том, что случилось, и вышло бы из этого дурное дело.

Неле позволяла себе мечтать об одном — о единственной малости, которая казалась ей огромным подарком судьбы. Ведь Мори очень богат? У него алмазы в ушах и на пальцах, роскошно одетые жёны, большой паровик и множество слуг. Наверно, в Уарре у него обширные земли. Конечно, от Неле мало толку, слуги в богатых домах должны быть хорошо выучены, умны и приятны обликом, но разве не найдётся в поместье работы для пары рук? Пусть самой чёрной работы. Пусть прислуживать той, недоброй и насмешливой, старшей его жене. Пусть уехать в Кестис Неггел, во мрак, в страну мертвецов, только бы иногда видеть его…

Юцинеле побежала по лестнице вниз, к крыльцу. Тело плохо повиновалось ей, но сердце дарило силу слабому телу. Она едва не упала, когда нога соскользнула со ступеньки, и удержалась, уцепившись за перила. «О, да кто-то пошёл на поправку!» — сказал густым басом незнакомый важный врач и хохотнул в бороду. От неожиданности Неле испугалась, шарахнулась от него, ударилась плечом об угол — и замерла, успев укрыться за створкой двери.

В большой, ярко освещённой зале Мори беседовал с госпожой Эмеллат Айет, самой главной из здешних целительниц.

Он был один, на этот раз жёны не сопровождали его. Он казался уставшим и озабоченным. У Неле защемило в груди. Госпожа Айет всегда глядела строго, хотя была так же светла, как и все священницы, но сейчас её суровость ранила Неле. Мори кивнул госпоже Айет, а потом поднял глаза и увидал Неле.

— Цинелия, — сказал он так ласково, что Неле нестерпимо пожелала на самом деле быть Цинелией, чтобы истиной стали его слова. — Как ваше здоровье?

Неле несмело выбралась из-за двери, неотрывно глядя в зелёные русалочьи глаза уаррца.

— Я не устаю благодарить вас, господин Дари, — красиво сказала Неле на риеске и сама осталась собой довольна. Она нарочно назвала его по фамилии, чтобы он повторил:

— Право, милая Цинелия, меня зовут Морэгтаи.

— Госпожа Леннерау уже совсем окрепла, — сказала рескидди, улыбаясь. — Навряд ли нам удастся надолго удержать её в наших темницах. Я рада за неё. Позвольте же вас оставить, у меня много дел.

Она ушла, а Неле всё стояла, не зная, как ступить, что сказать. Она поняла, что срок её житья в белом госпитале уже на исходе, и пора было ей встревожиться, а то и перепугаться — ведь за стенами госпиталя ждала неизвестность. Но рядом с нею стоял Мори, и одно-единственное чувство наполняло Неле, не оставляя места другим.

— Не хотите ли прогуляться? — спросил он, и Неле бросило в дрожь. — Печально, что простое желание повидать Рескидду обернулось таким несчастьем. Но нужно ли из-за этого отказываться от красот города?

Неле хлопала глазами. «Что? — мучительно вспоминала она. — Как это? Ох, верно, я же сказала…» Господин Леннерау, мелкий аньярский чиновник, отправился в свадебное путешествие с молодой женой. Был он и так небогат, а на вокзале его обокрали. Потом Цинелия заболела, а сам он пропал и, должно быть, погиб. Так просто было это придумать и запомнить, и всё равно вылетало из головы. Глупо, недозволительно, опасно — но отчего-то Мори хотелось говорить одну правду.

— Я… я с радостью, — пролепетала Неле.

Идя за ним, она думала, как хорошо много читать. Юцинеле запоминала красивые обороты так же легко, как отдельные слова, и всё меньше тушевалась в разговорах. На аллендорском она не смогла бы говорить изящно, потому что по-аллендорски ничего не читала, но риеска в её устах звучала легко и благородно, точно у дамы.

Мори открыл дверцу паровика, и Неле стиснула руки от смущения. Внутри был всё шёлк и красное дерево, горели заклятия света — даже не фабричные лампы, начертанные руками схемы! — и дышали заклятия прохлады… Она села, напряжённая, глядя на сдвинутые колени, а Мори расположился напротив и велел шофёру:

— По Аллее Цариц!