простушка была, как это принято думать о красотках, призвание которых кружить мужикам головы. Она была проницательна. По некотором размышлении о некоторых известных событиях своей жизни она написала о Пушкине: «…нахожу, что он был так опрометчив и самонадеян, что, несмотря на всю его гениальность — всем светом признанную и неоспоримую, — он точно не всегда был благоразумен, а иногда даже не умён…».

Если задаться целью, то можно отыскать немало подтверждений и этой стороне Пушкина. Он и сам говорил как-то: «Мы с Дельвигом настолько умны, что нам и глупость не повредит».

Пушкин-гений сделал случайно встретившейся женщине то, чего сделать никому не под силу. Он подарил ей бессмертие. С такой же лёгкостью и изяществом, как дарят гвоздику. Благословенна великая случайность, не давшая этим людям пройти мимо друг друга.

Через три года в конце марта 1828 г. об этой же виновнице своего величайшего творческого подвига он напишет в письме другу пошлейшее из возможных откровение: «Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о м-ме Керн, которую с помощью божией я на днях вы. б».

Потом о ней же напишет: «что поделывает Вавилонская блудница Анна Петровна?». И ещё о ней же: «дура вздумала переводить Занда (Жорж Санд)».

Жизнь ещё раз дала ему, Пушкину, возможность попробовать себя в роли гения житейских обстоятельств. Он как будто не почувствовал этого…

Этот-то именно случай наталкивает на одну догадку, которая, признаюсь, и сейчас кажется мне достаточно кощунственной.

То, как Пушкин умел говорить о своём чувстве к женщине, было гораздо значительнее того, как он умел чувствовать.

Впрочем, как оказалось, особой смелости в этом предположении нет. Пушкин это сам сознавал и мог бы подтвердить. В пору далеко ещё не остывших отношений с Анной Керн он говорит о том откровенно.

«Быть может, я изящен и порядочен в моих писаниях, но сердце моё совсем вульгарно, и все наклонности у меня совсем мещанские. Я пресытился интригами, чувствами, перепиской и т. п. Я имею несчастье быть в связи с особой умной, болезненной и страстной, которая доводит меня до бешенства, хотя я её и люблю всем сердцем. Этого более чем достаточно для моих забот и моего темперамента. Вас ведь не рассердит моя откровенность, правда?».

Уже вскоре после встречи с Анной Керн Пушкин писал в одном из писем её кузине Анне Вульф о том, что всё это «похоже на любовь, но, божусь вам, что о ней и помину нет».

Анна Керн эту особенность его натуры тоже угадала ясно: «Он был невысокого мнения о женщинах, его очаровывало в них остроумие, блеск и внешняя красота, а не добродетель. Однажды, говоря о женщине, которая его страстно любила (по-видимому, речь шла о той же Анне Вульф), он сказал: “…нет ничего безвкуснее долготерпения и самоотверженности”. Я думаю, он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры».

Есть одно письмо Пушкина, где его отношение к женщинам выражено в неописуемо доходчивой и откровенной форме. Адресовано письмо некоему Родзянке, третьесортному поэту. Тот писал тогда поэму, которая называлась «Чупка», я долго дознавался, что может означать это слово, оказалось — мордовка. По этому поводу Пушкин этому Родзянке написал: «Кстати: Баратынский написал поэму (не прогневайся — про Чухонку), и эта чухонка говорят чудо как мила. — А я про Цыганку; каков? подавай же нам скорее свою Чупку — ай да Парнас! ай да героини! ай да честная компания! Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: зачем ведёте мне не ту? А какую ж тебе надобно, проклятый Феб? гречанку? итальянку? чем их хуже чухонка или цыганка <Пи. да одна — е. и>, то есть оживи лучом вдохновения и славы». Эту невозможную даже в особо неприличной компании вдохновенную похабщину, заканчивает он так: «Если Анна Петровна так же мила, как сказывают, то, верно, она моего мнения: справься с нею об этом». То есть, Пушкин откровенно желает знать, согласится ли «гений чистой красоты» с его авторитетным мнением, что какая бы женщина ни была, а <Пи. да одна — е. и>. И нечего строить из себя недотрогу…

Так что Анна Керн, прожила, конечно, бурную жизнь. Пушкинисты зачислили в её альковный список четырнадцать счастливцев, в том числе отца Пушкина — Сергея Львовича и брата его — Льва. Удивительное дело, всех этих мужчин она любила искренно, будто в первый раз. Сердце её обновлялось для всякой новой любви. Так что сериал её драмы не наскучил ей и в конце жизни. И это всё тоже необыкновенно.

Ну, да ладно, я-то тут о генерале Ермолае Керне говорю. Не повезло ему быть высвеченным из сумрака времени солнцем русской поэзии:

и всех выше

И нос и плечи подымал

Вошедший с нею генерал.

Только таким он и остаётся теперь в восприятии читающего потомства. Так и будет, пока умеем мы читать. Несправедливо и неправильно всё это.

Теперь опять продолжим прерванное повествование…

Только известный пушкиноведам список любовников Анны Керн, «женщины очень тщеславной и своенравной» (А.В. Никитенко), содержит 14 фамилий, включая почтенного … Сергея Львовича Пушкина (!), отца поэта.

Цит. по: «Секретные материалы 20 века» № 23(435), 2015

Ермолай Федорович был отправлен в отставку 6 ноября 1837 г. (Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 3952, оп. 28, д. 563, л. 1). Вскоре он перебрался в Санкт-Петербург, снял квартиру (своего жилья так и не приобрёл) и попытался привести хотя бы в относительный порядок свою личную жизнь. Брак его с А.П. Керн формально сохранялся. Анна Петровна, попав в круговерть петербургской светской жизни, вела самостоятельный образ жизни и периодически обращалась с ходатайствами, вплоть до императора, чтобы Е.Ф. Керн как супруг оказывал ей материальную помощь. Еще в 1836 г. генералу было высказано императорское пожелание, чтобы он «по закону давал ей приличное содержание» (2, оп. 147, д. 399, л. 6). Ответ Керна императору был прямолинеен, в судебных бумагах его ответ сформулирован так: «…если угодно Его Величеству, чтобы он давал содержание жене своей, то он покоряется монаршей милости, но просит принудить жену его силою законов жить вместе с ним» [там же, л. 7].

Через некоторое время А.П. Керн вновь обращается к Николаю I всё с той же просьбой: заставить генерала выплачивать ей содержание. Дело дошло до суда. Так на боевого генерала на исходе его жизни завели судебное дело.

Детом 1840 г. гражданский надворный суд определил: «Объявить через Управу благочиния жене генерал-лейтенанта Керна и самому ему с подписками, чтобы они жили вместе, и