к милосердию В. И. В-ва: Вы ли не будете снисходительны к дочернему усердию, через которое я ввержена в нищету.

А.П. Керн — императору Николаю I. 10 августа 1836 г

…увидя же вскоре (после женитьбы) к себе её равнодушие и холодность, поздно познал своё несчастье. Она, невзирая на все мои и общих знакомых убеждения и просьбы, оставила меня с двумя дочерьми самовольно в первый раз на четыре года, расстроив меня совершенно сделанными для неё и при неоднократных потом возвращениях ко мне в скудном виде после продолжительных отлучек, долгами… Но я, как надлежало супругу, вызвал её после четырёхлетней разлуки с взрослыми детьми, не вспомнив прошедшие неприятности, принял её с прежнею любовью, хотя она, смею доложить, прибыла ко мне, не имея даже и необходимого платья… Моё снисхождение не послужило к добру: она забылась, изъявив мне желание, чтобы я детей определил на казённое содержание… Наконец, моя жена оставила меня в другой раз, объявив мне, что не желает со мною жить… Десять лет я провёл в разлуке с женою моею, не имев даже никакой переписки. В нынешнем году, прибыв в столицу, я принял дочь мою из Института… В это время жена моя объявила родным своим, что она желает быть вместе со мною и дочерью, но не с тем, чтобы быть мне женою, а дочери — матерью, а только в обязанности гувернантки. После данного дочери моей воспитания какою может быть ей моя жена гувернанткою, привыкшая к беззаконной жизни и, осмелюсь доложить, — виновница нищеты дочернего состояния? За всем тем, убеждаясь просьбами дочери моей, основанной на истинной любви к родителям, я неоднократно и в прошедших месяцах, оставляя для себя даже необходимое в житейском

быту, помогал неблагодарной жене, посылая ей по возможности деньги.

Е.Ф. Керн — Николаю I. 13 ноября 1836 г.

Керну было указано, что, на основании закона, он должен давать жене приличное содержание, «чем самым и избегнет с её стороны справедливой на него жалобы». Но Керн продолжал жаловаться на жену: в прошении своём к Военному министру графу А.И. Чернышёву от 3-го декабря 1837 г. он, обвиняя жену в том, что она «предалась блудной жизни и, оставив его более десяти лет назад, увлекалась совершенно преступными страстями своими», — умолял об одной милости: «заставить её силою закона жить совместно». Дело было передано Министру Юстиции, но Керн так и умер, не дождавшись его разрешения…

Л.Б. Модзалевский, стр. 114

Авторское отступление о генерале Керне

И тут стоит с казать несколько слов от автора о генерале Керне, безвинной жертве Пушкина, о котором столько нагородили всякого нехорошего наши пушкинисты. Такая у них задача — крушить всех, кого невзлюбил Пушкин. И вслед за ним. У них, пушкинистов, нет задачи вдумываться в то, а не напраслину ли возводит на своих придуманных врагов Александр Сергеевич, в необдуманной и неуправляемой своей ярости, в раже, который неумолимо вёл его к роковому исходу жизни. «Дитя порыва», так именовал себя Пушкин. С этой стороны и стоило бы оценивать многие из нелепостей пушкинской натуры, но не таковы пушкинисты. «Бойтесь пушкинистов», — предостерегал ещё Маяковский, они не всегда адекватны в своём неумеренном желании постоянно греться в лучах солнца русской поэзии.

Так вышло с генералом Керном.

Во мнении пушкинистов он туп, рисуется ими эдаким солдафоном, человеком недобрым и недалёким. Отчего это, мы поговорим позже.

А пока попробуем-ка мы восстановить его подлинное значение в русской истории.

Во-первых, напомним, что генерал Ермолай Фёдорович Керн является героем Отечественной войны Двенадцатого года. Подтверждением его именно героического вклада в победу русского оружия над Наполеоном является тот факт, например, что его портрет, по распоряжению самого императора Александра Первого, помещён в Военной галерее Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. Среди портретов наиболее известных героев Отечественной войны 1812 года, выполненных знаменитейшим английским художником, совершенно забытым сегодня, Джорджем Доу.

…Толпою тесною художник поместил

Сюда начальников народных наших сил,

Покрытых славою чудесного похода

И вечной памятью двенадцатого года.

Интересно, когда Пушкин писал эти строчки, имел ли он в виду и Ермолая Керна тоже, которого он давно уже выбрал для своего не всегда уместного, а часто и недостойного остроумия. Это у Пушкина бывало в ту пору нередко. В ряде кишинёвских, например, историй он выглядит очень даже отталкивающе. При изучении тех историй осадок у меня в душе сформировался, который частью разрушил мой школьный восторг перед ним. Не совсем опрятен и приемлем оказался новый Пушкин.

Как-то мне пришла в голову идея написать фантастическую повесть о том, будто я попадаю, по случаю, в эпоху, когда происходило становление великого поэта Пушкина. Прочитал я многое о нём в том времени, и встречаться с ним мне расхотелось. Ведь обязательно нарвёшься. Да и жена у меня тогда красавица была. Грустно стало…

Ну, да ладно, это к делу не относится…

Происхождением Ермолай Керн был из «немцев», так в России со времён царя Алексея Михайловича называли всех переселенцев из Европы. И жили его предки, наверное, в той знаменитой Немецкой Слободе, в которой почерпнул первые понятия о достоинствах европейского уклада жизни юный царь Пётр Первый. По образцу которых он и кроил потом Россию. Национальностью же он, Ермолай Керн, скорее всего был из англичан или шотландцев. Их много оказалось в подданстве русского царя со времён революции Кромвеля, от которой массами спасались в России сторонники британской монархии. Царь Алексей Михайлович очень благоволил этим изгнанникам. Впервые, например, разрешил смешанные браки русских с «бусурманами». Так что, даже лучший его друг и «великого государя ближний боярин», а по сути, премьер-министр царского двора Артамон Матвеев был женат на шотландке, представительнице знаменитого рода Гамильтонов.

В Бородинском сражении Ермолай Керн, подполковник ещё, защищал, например, ставший после того знаменитым Утицкий курган. Дело было так. В этот день один из корпусов французской армии, состоявший из поляков под командованием генерала Понятовского, двинулся в обход левого фланга русской позиции. Оттеснив русских егерей от деревни Утицы, неприятель оказался на высотах, выгодных с тактической стороны. Установив на них немалое количество орудий, противник открыл ураганный огонь по русским позициям, оказавшимся в уязвимом положении. Но в этот день корпусу Понятовского продвинуться и захватить курган не удалось.

Утром он получил в поддержку французский пехотный корпус генерала Жюно. Опять последовала убийственная артподготовка и только тогда Утицкий курган был занят неприятелем. Но это была в определённой степени Пиррова победа. Курган был захвачен только к вечеру, русские дрались отчаянно и нанесли большой урон соединённым силам неприятеля.