Охренеть весело. Не то слово.

— Вы меня теперь в полицию заберете, да? — вдруг с вызовом задирает подбородок он. — Забирайте, но я своих не сдам!

Усмехаюсь. О как. Не знаю, то ли хвалить его за принципы, то ли ругать за то, что не думали, что творят.

— Пойдем, — говорю я и киваю назад, где припаркована машина.

— Зачем? — теряет боевой настрой Волька, озирается по сторонам.

Он явно на низком старте, того и гляди, сорвется и убежит. Пока держится, видимо, только потому, что мать неподалеку.

— Не бойся, ни в какую полицию я тебя не отвезу.

Иду и останавливаюсь у пассажирской задней двери. Марина и Алиса с недоумением смотрят на меня через стекло, но я поднимаю ладонь, мол, все в порядке.

— Видишь? — спрашиваю Вольку.

— Что? — сопит тот.

— Не что, а кого. Это моя невеста, ее зовут Алиса.

Ну, правда невеста пока не в курсе, что она невеста. Завтра узнает. Я решил, чего тянуть? Вот только с Леной разберемся, и сразу.

— Так вот, Волька. А теперь представь, что я и Алиса умерли по вашей вине. И наш сын остался без родителей.

Глаза Вольки округляются. Похоже, он только сейчас замечает автолюльку с Никитой. Лепечет, запинаясь:

— Это в-ваш ребенок?

Я киваю.

— У меня тоже есть сестричка, — глухо бормочет он. — Ей три.

— Ты ее любишь?

И вроде я задаю простой вопрос, но Волька ощутимо напрягается, как будто я хочу выведать военную тайну. Он мнется и тянет с ответом.

— Я вот очень люблю своего сына, — искренне и просто заявляю я.

Тогда его плечи расслабляются, и он выдает:

— Я тоже… это… люблю сестричку. Она смешная шмакодявка.

М-да, как тяжело ему дается это признание. Очевидно, нечасто он сам слышит такие слова, если вообще слышит.

Вспоминаю фразу из старой популярной кинокомедии: «Я старый солдат и не знаю слов любви».

Видать, это не по местным понятиям: признаваться, что любишь какую-то «шмакодявку».

— Ну вот. Волька, веселье весельем, но нужно понимать, когда игры становятся слишком опасными. В другой раз все может закончиться плохо, и тогда ты и твои друзья точно отправятся в тюрьму. Ты ведь этого не хочешь?

Он молча качает головой.

— Пойми, ты со своими друзьями едва не оставил нашего сына без родителей. Представь теперь, что будет с твоей сестрой, если не станет тебя и мамы? Она останется одна на всем белом свете. И ее отправят в детский дом. Как тебе такая перспектива?

Волька приоткрывает рот, мотает головой и мычит что-то нечленораздельное.

И тут происходит неожиданное. Он из волчонка, что пытается храбриться, превращается в совершенно потерянного и растерянного мальчугана. В уголках его глаз блестят слезы, он всхлипывает:

— Я больше так не бу-у-уду! Прости-и-и-те! Не бу-у-уду!

И срывается с места.

Я лишь провожаю его недоуменным взглядом.

Можно было бы его догнать, но зачем? Время поджимает, да и, сдается мне, он все понял и так. И, как зачинщик этих игрищ, доходчиво объяснит друзьям.

А я обязательно проверю.

Алиса

Мы заходим в ресторан в пять минут одиннадцатого. Немного опаздываем. Назар договорился с детективом о том, что до нашего прихода тот будет играть с Леной в поддавки.

Назар крепко держит меня за руку, озирается, замечает официанта и просит проводить к нужной кабинке.

Внутри тихо, уютно. И пусто. Заняты буквально два-три стола. Играет ненавязчивая музыка и почему-то пахнет кокосом. Приди мы сюда по другому поводу, я бы наверняка осталась довольна.

Теперь же семеню за Назаром к одной из кабинок. Лена, по словам официанта, выбрала самую дальнюю. Логично.

Я нервничаю так, что потеют ладони и меня начинает знобить. Становится настолько не по себе, что уже почти у самой кабинки я торможу Назара, нервно сглатываю и шепчу:

— Может, мне не надо туда?

Он поворачивается ко мне и ободряюще улыбается:

— Ты ведь сама хотела? Но если передумала, я пойму.

Назар прав: я сама напросилась. А теперь мне страшно.

Я поджимаю губы. Идти или нет?

В итоге решаю — пойду.

В конце концов, мне хочется понять, как я так ошиблась в Лене, поверила в ее рассказ о подлом Викторе Исаеве. И как было не поверить — она говорила так убедительно!

Почему она вообще решила заниматься этим всем? Почему осталась с отцом Назара до утра? И почему, черт ее дери, не рассказала мне правду с самого начала?! Она ведь наверняка поняла после моего рассказа о Назаре, что все шишки достались мне зазря. Что он явился по ее душеньку, а не по мою.

— Нет, прости. Минутка слабости. Пойдем.

Еще несколько шагов, и мы заходим в кабинку. Там большой деревянный стол с деревянными лавочками. Сверху над столом свисает огромный оранжевый абажур, создавая иллюзию миниатюрного солнца.

Лена вскакивает с места и переводит взгляд с детектива на нас. И обратно. Тот кивает Назару, давая понять, что они знакомы.

— Ах ты гнида! — верещит она детективу и хватается за сумочку, что лежит на столе.

Я морщусь. Обычно она так не выражается. И вообще, странный маневр, ведь мы все равно загораживаем проход.

— Сядь, — стальным тоном осаживает ее Назар.

Лена бледнеет и послушно бухается обратно на деревянную лавочку.

— Вот овца! — с чувством бросает она уже мне. — Ты же сказала, он не появлялся!

— Рот свой закрыла, — цедит Назар сквозь зубы и делает шаг в сторону, закрывая меня собой. От него веет холодом.

Я чувствую, как он собран. Словно хищник на охоте. Стоит жертве дернуться, и все.

Видимо, то же самое чувствует и Лена, потому что вжимает голову в плечи.

— Еще хоть одно лишнее слово в адрес моей жены, и разговор будет проходить в других тонах и другом месте.

Теперь на Назара таращится не только Лена, но и я.

Жены? И пусть мы на самом деле и не женаты, это слово действует на меня самым магическим образом. Я сразу чувствую себя защищенной и уверенной. Верю, что Назар не даст меня в обиду.

И уж точно не стану говорить, что я ему на самом деле не жена. По крайней мере на бумаге.

Он крепко сжимает мою ладонь, и мне становится спокойнее. Я выдержу эту встречу, ведь он рядом.

Сажусь на лавочку рядом с детективом, а Назар так и остается стоять.