проникновенно заглянув ей в глаза, горячо прошептал:

– Я подойду к тебе после выступления, ладно? А пока подумай, пожалуйста, о чем я тебя просил. Я обещаю, я не подведу.

– Мэнни! – щелкнул в воздухе голос Ронды, и воздушный гимнаст исчез за кулисами.

Кристина видела, как черный ангел поднялся на самый верх, прямо под высоченный красно-белый купол, расправил широкие черные крылья – и камнем полетел оттуда вниз.

Мануэль всегда камнем летел вниз, это был его коронный номер. Но он всегда взлетал обратно за несколько мгновений до того, как должен был упасть на арену и разбиться.

На этот раз черный ангел не взлетел, вместо него над ареной закружили серебристые искры.

Кристина хотела отвести взгляд, но не могла. Она смотрела, как яркие искорки вьются в воздухе, поднимаясь все выше и выше, и плакала. Она оплакивала Мануэля. Оплакивала себя. Оплакивала так и не случившееся между ними чудо.

* * *

Первый фамильяр и хостильеры стояли на обочине дороги среди припаркованных автокараванов и смотрели на полосатый красно-белый шатер, из которого доносилась музыка.

– Когда идем? – не выдержал ожидания Ивар.

Не только ему, но и всем хостильерам не терпелось скорее уже зайти внутрь и приступить к главному.

– Еще немного, – ответил Первый фамильяр, не отрывая взгляда от шатра. – Конец уже совсем скоро.

* * *

Загнанный взгляд Джады, снова выходившей на арену, Кристина увидела издалека, и сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

– Крис, мы… мы пойдем к ней, ладно? – просяще протянули Кьяра с Себой и, не дожидаясь ответа, прошмыгнули на арену.

Кристина провожала их взглядом и думала, что вот в такие минуты ты и понимаешь истинную ценность человека; в Джаде явно было что-то сто́ящее, раз у нее оказались такие преданные подруги. Не дожидаясь извинений, они простили ее за то, что она их бросила, и были готовы встать рядом даже в самых непростых ситуациях.

Втроем конторсионистки снова превратились в ту завораживающую и одновременно чем-то отталкивающую змею, которую Кристина видела еще как зрительница. Грациозная, гибкая и опасная, змея извивалась кольцами и причудливо изгибалась – так, как не могло человеческое тело. А потом в воздух полетели обручи; Себа с Кьярой прихватили их с собой в попытке добавить своему номеру что-то новое, чем-то усилить его, чтобы увеличить свои шансы.

Несмотря на то что их выступление, казалось бы, шло неплохо, всякий раз, когда лицо Джады оказывалось обращено в сторону кулис, Кристина видела глаза девушки; несмотря на поддержку, в них осталось то загнанное, обреченное выражение, которое отчаянно контрастировало с сияющей приклеенной улыбкой – неизменным атрибутом любого настоящего циркача.

Обручи взлетали в воздух, падали и, ловко подхваченные, снова взмывали вверх. Но вот один обруч упал на арену и покатился прочь. Кристина не сразу поняла, что его не поймали не потому, что произошел сбой в номере. Обруч не поймали, потому что ловить его должна была Джада, но ее больше не было. Змея распалась надвое, а посередине снова танцевали и мерцали серебристые звездочки.

Сердце мучительно сжалось. Да, Кристина и Джада никогда не ладили, но прямо сейчас это никак не мешало ощущать боль потери.

Зато теперь догадка переросла в уверенность.

– Нельзя сдаваться, – прошептала себе Кристина, словно пробуя эти слова на вкус, а затем вскочила и побежала к оставшимся на их стороне циркачам. – Я поняла! Слышите?! Я поняла, кого удаляет цирк! Не тех, кто плохо выступает! Не тех, у кого кончились магические силы! Он удаляет тех, кто сломался, кто заранее принял поражение! Не сдаемся, вы слышите? Не сдаемся!

На измученных лицах циркачей появилось некое подобие оживления, но Кристина не успела насладиться моментом: чей-то отчаянный вскрик отвлек ее, и ей даже не надо было гадать о причине. Кристина немедленно бросилась к кулисам, выглянула на арену – и сама не сдержала вскрика.

В воздухе над ареной крутились высоко подброшенные обручи, однако арена была пуста – ни Себы, ни Кьяры, только те самые проклятые серебряные искры. И музыка. Прекрасная, пронзительная, наполненная тягучими, щемящими нотами аккордеона музыка, которая продолжала играть несмотря на то, что артистов больше не осталось, – ведь номер еще не закончился.

На арену один за другим упали обручи. Подскочили на твердой поверхности, покатились в разные стороны, покрутились еще какое-то время на месте и замерли точно с последним аккордом музыки.

* * *

Если целую вечность назад Кристина перестала следить за временем, а затем – за страшным счетом удалений, то сейчас она перестала следить за «Обскурионом», «Инкогнионом» и Джорданом. Все ее внимание, все силы сосредоточились только на «Колизионе» и «Инфинионе». Кто еще в состоянии выйти на арену? Кто еще может что-то показать? Нельзя пропускать свой ход, иначе их ждет удаление! Так они уже потеряли Ласа; была его очередь выходить, но он плакал от усталости и повторял, что не сможет, не сможет этого сделать. Графиня присела на корточки рядом, взяла его за руку, пытаясь уговорить и подбодрить.

Она все еще продолжала держать его за руку, когда Лас превратился в столб серебристых искр.

Нельзя выпускать на арену и тех, кто в панике или сомнениях, его настигнет та же участь. Так они потеряли двоих опорных воздушных гимнастов «Инфиниона» из группового номера, потеряли ровно тогда, когда оба подбросили в воздух своих напарниц. Только чудом, а точнее, неимоверным усилием воли и циркового дара обе девушки сумели на несколько мгновений задержаться в воздухе, чтобы одна успела ухватиться за трапецию, а другая – зацепиться за свободно раскачивавшийся корд-де-волан.

Требовательно звучала веселая музыка, призывая на арену очередного артиста. Кристина в отчаянии оглядела сидящих и лежащих вповалку на полу циркачей. Даже задиристый Кабар больше не пытался хорохориться и показывать, что ему все нипочем. Последние выходы он уже не показывал номера с огнем, а с помощью хлыста и обретенных с полномочиями Дрессировщика умений выгонял на арену гончих и даже умудрялся заставить их сделать что-то похожее на трюки; это отнимало меньше усилий, чем ювелирно точная работа с ножами, но и на гончих больше не осталось сил.

Даже Фьор, который до последнего держался лучше остальных, заметно сдал, а Те давно перестал принимать облик человека и берег силы, оставаясь ягуаром. Усталым, измученным ягуаром, который лежал на земле, положив морду на лапы и закрыв глаза.

Кто, кто еще может выйти?

Поймав взгляд Кристины, измученный Арлисс с трудом оттолкнулся от крепежной балки шатра и, шатаясь, направился к ней, явно собираясь предложить свою кандидатуру, но неожиданно дорогу ему заступил Летун.

– Я попробую, – обратился