— …Я вижу, как вам больно с ним расставаться, — посочувствовал с трудом сдерживающей слезы хозяйке Вадим Вадимович. То ли из уважения, то ли оттого, что паркетный пол и плитка в коттедже просто сияли чистотой, он разулся и ходил по комнатам в носках. На какое-то мгновение Тамаре почудилось, что акула бизнеса превратилась в обыкновенного человека, которому не чуждо сострадание… Однако поверить в это она не успела. — Хороший дом… — произнес он и вздохнул. — Если не уложитесь в месячный срок, Тамара Аркадьевна, это будет уже двадцать процентов, а не десять, как договаривались… Иначе не могу, я ведь финансист… Если вас устраивают мои условия, завтра оформим все бумаги у нотариуса. Мои люди соберут за вас все справки, не волнуйтесь, — ответил он на ее вопросительный взгляд. — После обеда вся сумма будет на вашем счету. Все по-честному, — развел он руками и пристально посмотрел ей в глаза. — Я уверен: никто, кроме меня, не разрешит вашу проблему так скоро.

Прикинув, что послезавтра сможет окончательно рассчитаться за новый офис, Тамара кивнула. На следующий день, едва подписали все нужные документы, Варламов сделал распоряжение на перевод денег и вызвал к себе директора фирмы недвижимости.

— Позвоните этим россиянам, которые хотят приобрести готовый коттедж. Сообщите, что у нас есть то, что они ищут. Эксклюзивный вариант, соответствует всем их требованиям. Стоимость… — он задумался, — ровно на сто тысяч больше, чем по договору с Крапивиной. Брови человека напротив подпрыгнули вверх. — Если у них есть деньги, а они у них есть, я не сомневаюсь, такая цена им покажется просто смешной.

— А как же… — промямлил директор фирмы недвижимости, ставший свидетелем разговора в коттедже.

— Если Крапивина — сильная женщина, как она утверждает, то построит новый дом, — ухмыльнулся он. — Больше я не хочу о ней слышать… Что стоишь? — поднял он удивленный взгляд. — Свободен…

…Ничего не подозревающие мать и сын Крапивины вылетели в субботу в Вену.

«…Господи, как тяжело! — закрыв глаза, вздохнула Тамара. — Знал бы Сергей, что творится у меня в душе: добровольно отказалась от того, чем жила последние три года! Проблему-то я разрешила, но какой ценой?.. Так, все забыть! — почувствовав, как наворачиваются слезы, скомандовала она себе. — Забыть, иначе запросто поедет крыша…»

Твердо решив не отвлекаться на неприятные воспоминания, с первого дня в горах Тамара только тем и занималась, что спала или каталась. Перебиралась с подъемника на подъемник, пренебрегая свойственной ей осторожностью, выбирала самые крутые склоны, решительно неслась вниз, выбрасывала в кровь вместе с адреналином все скопившиеся за год отрицательные эмоции, которые тут же в ней растворялись, перерабатывались сильным организмом и… превращались в сладкие сны. Она уже и забыла, когда видела столько снов — особенно под утро…

Стоило ей хоть чуть-чуть расслабиться — в сауне, в бассейне, за ужином, — и нечто нежное, мягкое, пушистое касалось висков, закрывало глаза, обволакивало, укутывало, успокаивало, и дальше она думала лишь о том, как бы побыстрее добраться до кровати и провалиться в манящую сладкую бездну. Самым главным показателем того, что решение использовать недельную передышку с максимальной пользой — осознанно, было то, что впервые за многие годы она отключила телефон и вспоминала о нем лишь тогда, когда надолго теряла из виду сына.

Похоже, резкая смена занятий оказалась поистине благотворной: к концу недели она стала чаще смеяться, за ужином попробовала вино и даже поболтала немного в баре с пожилым немцем, давно оказывавшим ей знаки внимания.

«Все должно быть хорошо, обязано быть хорошо! Рано или поздно, но все вернется на круги своя, — едва открыв глаза в последний день отдыха, подумала она и улыбнулась. — И дом я выкуплю, сколько бы он теперь ни стоил. Такие дома быстро не продаются… Надо оставаться сильной. Прости, Инночка. Я пыталась строить площадь Согласия, но безуспешно — стала лишь уязвимой для всех и вся. — Тамара потянулась в постели. — Зато получила подтверждение, что правильно поступила, расставшись когда-то с Алексеем. Пусть он и отец моего сына, но — самая большая моя ошибка. Раз я это поняла, значит, не будет иллюзий, заставляющих верить в то, чего нет и быть не может… Все, подъем!»

Последний день отдыха удался на славу: яркое солнце разбрызгивало лучи о снежные вершины миллиардами искр, под лыжами поскрипывал пока еще не рыхлый снег, заработал наконец-то подъемник на самую дальнюю и самую высокую гору, слегка покрытую туманом. До этого Крапивиным никак не удавалось на нее забраться (сначала подъемник закрыли из-за поломки, потом из-за сильного ветра). На сей раз повезло — все было в порядке, о чем свидетельствовала небольшая очередь горнолыжников, желающих скатиться по самым длинным склонам. Определив по карте, что с верхней станции вниз уходят четыре трассы — две синие, одна красная и одна черная, переходившая в красную, — Тамара уговорила сына для начала проехать по самым легким. Затем они попробовали себя на красном спуске, который оказался гораздо сложнее: резкие перепады высоты, переметы снега с кусками голого льда — жаждущих съехать по ней было гораздо меньше. На черной же вообще никого не было видно.

Спустившись несколько раз, Тамара вдруг поняла: все, финиш — организм пресытился катанием.

— Больше не хочу, — подъехав к толстенным бревнам, служившим скамейкой для отдыха, констатировала она. — Вот прямо здесь снимаю лыжи и иду пешком.

— Ага! Отсюда до пункта проката километров семь по прямой. — усмехнулся сын. — Отдохни и подожди меня здесь, — попросил он. — Я еще покатаюсь.

— Только подъезжай ко мне после каждого спуска. О’кей?

Проследив за сыном, пристроившимся в хвост очереди на подъемник, Тамара достала сигареты, стянула маску и подставила лицо солнечным лучам.

«Надо позвонить Рогову, чтобы встретил нас из Вены. Заодно новости расскажет. Интересно, как они там без меня? Дима должен справиться — хорошо, что я в нем не ошиблась. Как только все утрясется, предложу ему сотрудничать на других условиях: пусть нарабатывает свой капитал, мне моего хватит… Вернуть бы все, что зависло, — вздохнула она, бросила взгляд на гору, потом на часы: — Минут через пятнадцать должен появиться Сергей».

Вершина ближайшей горы давно очистилась от тумана и большой снежной шапкой возвышалась на фоне голубого неба. Густое белое облако лениво переползло через гряду, добралось до трассы и медленно поплыло вниз.

«Сплошное молоко, — встревожилась Тамара, пытаясь рассмотреть черно-желтый комбинезон сына. — Ничего не видно».

Прошло около получаса, однако сына не было. Разволновавшись, Тамара включила телефон, набрала Сережкин номер, но связь с ним отсутствовала. Тогда она подошла к мужчинам в ярких комбинезонах, которые обслуживали трассу, и поинтересовалась не было ли происшествий на спуске. Пожилой человек с рацией отрицательно покачал головой. Ответ успокоил, она вернулась на место, снова набрала номер сына — и снова безрезультатно. Меж тем туман достиг низа и накрыл самую пологую часть трассы.

«Ну где же он? — напряженно вглядывалась мать в размытые очертания появлявшихся фигур. — За это время можно было трижды спуститься! А если упал? Проскочил в тумане мимо ограждения?»