Обратившись к карте, легко выяснить, что расстояние от Кремля до Николо-Угрешского монастыря по строго прямой линии составляет 20 километров. Но и тогда и сейчас дороги не проходили по прямым линиям. Установить направление пути из средневековой Москвы до Угреши помогает то обстоятельство, что первые цари из династии Романовых довольно часто посещали Угрешский монастырь (обычно на Николу Вешнего – 9 мая). Судя по дворцовым разрядам XVII в., Михаил Федорович совершил 9 «походов» на Угрешу, а его сын Алексей Михайлович бывал здесь 13 раз. Благодаря этому мы можем составить представление о маршруте царских богомолий. Как правило, они проходили через село Грайвороново на речке Голеди, где на специальном «стану» устраивался праздничный стол.[833] С учетом этого расстояние от Кремля до Николо-Угрешской обители возрастает еще больше.

Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют достаточно подробно проследить маршрут Дмитрия Донского на Куликово поле. Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», русские рати вышли из Москвы тремя путями: «Князь же великий отпусти брата своего, князя Владимера, на Брашеву дорогою, а белозерьскые князи – Болвановъскою дорогою, а самъ князь великий поиде на Котелъ дорогою… Того бо ради разлучися князь великий з братом своим, яко не вместитися имъ единою дорогою».[834]

Брашевская дорога, названная по имени Коломенской волости Брашева, начиналась от юго-восточной оконечности города, шла мимо Николо-Угрешского монастыря и далее по левому берегу Москвы-реки до Боровского перевоза близ впадения Пахры в Москву-реку. Что касается Болвановской дороги, считается, что она начиналась от урочища Болвановье за Яузой, далее пролегала мимо Андроникова монастыря и сходилась с Брашевской дорогой у Боровского перевоза. Третья дорога на Коломну шла от южной оконечности города до ручья Котел, впадавшего в Москву-реку, и далее раздваивалась – одна дорога, «Ордынская», шла на Серпухов, вторая, «Рязанская», поворачивала от Котлов на великокняжеское село Коломенское, где существовала переправа через Москву-реку, и далее левым берегом реки шла до Боровского перевоза. Именно ею и направился великий князь Дмитрий Иванович. Самым любопытным для нас является то, что ровно в 15 километрах от Кремля на этом пути до сих пор расположен Николо-Перервинский монастырь. Это совпадение фактического расстояния от Кремля до обители с тем, что указано в предании, позволяет говорить о том, что основа легенды содержит реальные сведения, но в ней были спутаны два соседних одноименных монастыря – Николо-Угрешский и Николо-Перервинский.

В сохранившихся источниках Николо-Перервинский монастырь упоминается крайне поздно – в выписи из писцовых книг 1623 г. Лаврентия Кологривова и подьячего Дружины Скирина. К этому времени монастырь был очень небольшим: в нем имелись лишь игумен и два старца, а также стояла деревянная церковь Николы Чудотворца. Судя по тому, что на момент описания за обителью числилась монастырская слободка, в которой значились 7 бобылей, Николо-Перервинский монастырь существовал еще до Смутного времени. Монастырское предание, зафиксированное в XIX в., сообщает, что обитель была основана около времен Мамаева побоища, а первоначально она именовалась «Николою Старым». Определение обители как «старой», по всей вероятности, было дано для отличия от ближайшей к Николо-Перервинскому монастырю одноименной Николо-Угрешской обители. С учетом этого можно предположить, что из двух соседних обителей более древней являлась Николо-Перервинская.

Район ближайших юго-восточных окрестностей Москвы постоянно разорялся татарскими набегами, и исторически сложилось так, что предание о начале Николо-Перервинского монастыря было перенесено на соседнюю одноименную Николо-Угрешскую обитель. Учитывая, что эта легенда донесла до нас точное указание расстояния от Кремля до Перервы по пути следования Дмитрия Донского на Куликово поле, мы можем говорить о том, что Николо-Перервинский монастырь был действительно основан вскоре после Куликовской битвы.[835]

Что же касается соседней Николо-Угрешской обители, то она появилась несколько позднее – судя по всему, лишь в первой половине XV в. (до 1438 г.). По этому поводу можно высказать несколько соображений. Известно, что Москва возникла на перекрестке торговых артерий. Одной из них являлась Москва-река, по которой суда поднимались вверх от Коломны. В середине XIV в. главная московская пристань находилась в районе Крутиц. Об этом свидетельствует упоминание в завещании Ивана Красного и в первой духовной грамоте Дмитрия Донского церкви Богородицы на Крутицах, в пользу которой московские князья поступились четвертью «коломеньской» тамги – торговой пошлины, собиравшейся с купцов по прибытии в город.[836] Однако с последней четверти XIV в. сведения об этом перестают фиксироваться в источниках. «Есть множество указаний, – отмечал С. Б. Веселовский, – что вторая половина XIV в. и почти весь XV в. были временем наиболее интенсивного истребления лесов в средней полосе России».[837] Все это не могло не привести к обмелению Москвы-реки, и городскую пристань пришлось переносить ниже по течению. По имеющимся источникам, известно, что «пристань города Москвы в XVI в. была на устье реки Угреши, где находился Николо-Угрешский монастырь. В мае 1546 г. Иван IV „от Николы с Угреши пошел на Коломну в судех“».[838] Очевидно, городская пристань возникла здесь уже в первой половине XV в. и именно с этим обстоятельством и следует связывать основание Николо-Угрешского монастыря.

Несмотря на то что Куликовская битва закончилась полным поражением Орды, татарское иго на этот раз так и не было сброшено. Летописец рассказывает, что «Мамай со остаточными своими князи не во мнозе дружине утече з Донскаго побоища и, прибежав в свою землю, пакы начатъ на великого князя Дмитриа Ивановичя гневатися и яритися, и собравъ остаточную свою силу, и возхоте ити изгономъ на великого князя Дмитриа Ивановичя и на всю Русскую землю, еще бо силу многу събра». Но этим планам не суждено было сбыться. Воспользовавшись ослаблением Мамая, власть в Орде захватил хан Тохтамыш. Потерпев в борьбе с ним поражение, Мамай бежал в Кафу (Феодосию), но преданный своими сторонниками, был там убит.

«Царь же Тахтамышь взя Орду Мамаеву, и царицы его, и казны его, и ордобазары его, и улусы его, и богатьство его, злато и сребро и жемчюгъ и камениа много зело взя и раздели дружине своей. И оттуду тоя же осени отпусти послы своя къ великому князю Дмитрию Ивановичю на Москву, такоже и ко всемъ княземъ русскымъ, поведаа имь свое пришествие… и како воцарися и како супротивника своего и ихъ врага Мамая победи, а самъ, шедъ, сяде на царстве».

Обескровленная Русь не могла воевать с новым противником. Оставалось лишь признать власть нового хана и «князи же вси русьстии посла его (Тохтамыша. – Авт.) чествоваше добре и отпустиша его во Орду ко царю Тахта-мышу съ честию и з дары многыми; а сами на зиму ту и на