поймает ее пальцы губами, от этого Лидия с истошным криком ужаса и отчаяния уплывает обратно в море.

Стихли шажки Арсения. Тихий мальчик с огромными голубыми глазами нынче неслышно парит над полом, проходя сквозь Вадима. Вадим отзывается на каждый переход сына сквозь своё тело ощутимой физической болью, у него колит сердце, оно срывается и поднимается на уровень глотки.

Вера сказала Вадиму, что планирует вскоре перебираться обратно в Москву. И здесь не поспоришь, она верно решила. Живым негоже людям хоронить себя в склепе.

Вадим же ощущал себя в пограничном состоянии. Не жив и не мертв. Не может живой человек так ясно видеть и чувствовать кожей умерших. Но и мертвец не испытывает голода, холода, жажды и потребности во сне. Странное паршивое состояние. Вадиму нестерпимо хотелось поколебать часу весов и перейти границу в любую сторону. Желательно все же в сторону жизни.

И вот в тот самый миг, когда Вадим пил дешёвое пиво из жестяной банки, думая, что через пару секунд тронется умом, заявился Саша, единственная живая душа в его семье.

Брат стоял на пороге, и чаша весов-таки заколебалась. Вадиму наконец смог задышать в этой пыли полной грудью. Они с Сашей ещё живы. Удивительно, но факт.

– Вот и я! – провозгласил Саша.

Он бросил рюкзак на пол и с широкой улыбкой раскинул руки в стороны в знак приветствия. Вадим так поспешил его обнять, что неловко споткнулся об ножку стула.

– Вадик, не советую травмироваться, – засмеялся Саша. – Я только что из больничной палаты. Там от одного вида почтишь за счастье откинуться. И я ведь художник! Мне нельзя долго находиться среди убогости. Так что я к тебе с апельсинами ходить не буду.

Вадим обнял Сашу крепче, чем хотел. Он сам поразился не меньше Саши, и они оба резко друг от друга отстранились.

– А вообще, Вадик, приятно, – Саша быстро пришёл в себя и по-хозяйски уселся за стол и допил пиво Вадима. – Что это за мерзость? – Поморщился он. – Совсем обнищал? Даже я тут не пил подобной ослиной мочи. Так вот, приятно говорю. При нашей последней встрече ты серьёзно и гордо заявил, что знать меня не желаешь, но все же приехал по-братски проводить меня в последний путь. Знаешь, мне всегда было плевать, как меня похоронят, я вообще не думал о такой галиматье. Но это все же важно. Клянусь тебе, что я оценил.

– Я не хоронить тебя приехал, – Вадим смутился. В доме опять похолодало. – Я хотел вытащить тебя, наладить отношения. Я очень переживал, даже свечку ставил в церкви перед Всецарицей.

– А, ну да, ты у нас теперь весь в церковных свечах. Ну, рассказывай, брат, как ты дошёл до такой жизни.

Вадим вновь поймал себя на своём постоянном детском чувстве – он стыдился. Перед Сашей такое с ним случалось повсеместно. Ребячество, да и только. Дядя Гера вон побрутальнее его, а не стыдится своей веры. Нужно брать с дяди Геры пример. Во всем.

– Да, я начал ходить в церковь, – Вадим высоко вскинул подбородок, словно желая раз и навсегда избавиться от стыда. – А ты разве не веришь в Бога? Когда-то говорил мне, что веришь.

– Я верю, Вадик, – Сашина дерзкая улыбка не понравилась Вадиму. – Более того, я как истинный христианин впервые узрел Бога в глазах блудницы. Все по канонам, как говорится.

– Какой ещё блудницы? – Не понял Вадим. – У тебя появилась новая женщина?

– Нет, это все та же старая женщина. Ну, как старая… Она навек осталась молодой, ты же в курсе.

– Просто раньше ты никогда не называл Лидию блудницей… Она была твоей королевой, твоей святыней. Ради неё ты предал Павла. Ты излечился от своего сектантского поклонения этой женщине? Ты разлюбил ее? Забыл?

Вадим жадно впивался в Сашин рот, словно мог заставить его произнести утвердительный ответ. Если Саша ответит на все вопросы утвердительно, Вадим раз и навсегда останется счастливым человеком.

– Излечился, разлюбил и забыл? Конечно же нет, – Саша его разочаровал. – Ты уже видел мою дочку?

– Да, разумеется.

– Она – чудо, согласен? Ну, расскажи, чем ты живёшь, Вадик? Выглядишь как-то паршиво, хотя мне ли говорить. Но я отощал, наглотавшись морской воды. А с тобой-то что?

– Я нормально живу. Работаю, даже неплохо получаю. Просто не хватает человеческого тепла. Я снимаю там в Москве квартиру, и вот…

– А вот в чем дело, – Саша весело присвистнул. – Так это хозяйка квартиры сделала тебя воцерковленным?

– Нет, тут совсем не так.

– Ладно, не скромничай. И как она? Хороша?

– Нет никакой хозяйки. Я снимаю квартиру у мужчины.

Саша аж затрясся от смеха.

– Эх, Вадик, – он махнул рукой так, словно Вадим был конченным человеком.

– Он достойный человек на самом деле, у него есть чему поучиться, – Вадим со злостью отметил, что оправдывается. – Твоя Вера от него в восторге, между прочим. И ваша дочка тоже. Он грозный снаружи, но очень добрый внутри. И при всём насущном настоящий друг. У нас с ним много общего. Он погубил жену и дочку из-за алкоголя, там была авария по его вине, теперь остался один как перст. Но он выжил и сумел сохранить ясность ума. В этом ему помогла вера в Бога. Я тоже хочу найти спасение, иначе могу слететь с катушек. Ты, вероятно, не поймёшь… Но, Саша, я схожу с ума. Я начинаю слышать голоса, и с каждым днём они все громче. Это голоса живых и мертвых. Я слышу, как плачет Юля, как воет мать. Я различаю голос отца, Павла, Арсения. Возможно, все это кажется тебе странным, но…

– Нет, Вадик, я понимаю, – Саша встал и подошёл к Вадиму. – Разве я не знаю, что в твоей душе делается? В нас с тобой течёт одна и та же подпорченная кровь. Давай я тебя кой-чему научу. Я ведь старший брат, даже старший в семье, я теперь за тебя в ответе. Скажи, ты читал Библию?

– Я начал, – ответил Вадим.

– Ну, главная истина и находится где-то в самом начале. Вспомни единственную заповедь, данную Богом людям в раю.

– Не вкушать плод.

– Вот, – Саша поднял вверх указательный палец, желая обозначить значимость ответа Вадима. – Негоже человеку вкушать с древа познания добра и зла. Только так и можно остаться жить в раю. Адам и Ева нарушили заповедь, и