Сашка вопросительно поднимает брови.

— Вспомнили! Не прошло и пяти лет! — Всеволод Алексеевич с каждым словом заводится всё больше и больше. — Юбилей передачи, видите ли. И собирают всех «легенд». Так и сказала, зовём вас в качестве легенды. Какой-то там специальный приз учредили. И песен новых не надо петь, старую спойте. Легендам всё можно.

— Это плохо? — осторожно уточняет Сашка. — Вы не согласны с тем, что легенда?

— Сколько лет они меня не звали, Сашенька? А я в «Песне года» с самого её основания пел, чтобы ты понимала!

— Я понимаю. Вы становились лауреатом фестиваля сорок шесть раз, — спокойно отзывается Сашка. — Я не понимаю, чего вы беситесь? Станете лауреатом в сорок седьмой, в чём проблема?

— Предлагаешь поехать в Москву? — смотрит уже не возмущённо, а недоверчиво. — В декабре?

Сашка с самым непосредственным видом кивает. Мол, ничего необычного нет в идее метнуться из тёплого и солнечного Прибрежного в холодную и заснеженную столицу. Потому что она прекрасно знает, как плохо и тоскливо ему в последний месяц года. За всю жизнь он привык к бешеной предновогодней гонке съёмок и концертов, привык произносить тосты и поднимать бокалы с лимонадом, начиная с ноября. Привык растягивать празднование на месяц, а то и полтора, скрашивая хмурые декабрьские дни ярким блеском новогодних декораций. И никак не может отвыкнуть. И Сашка прекрасно знает, что с самого дня рождения и до боя Курантов сокровище будет традиционно не в духе. А «Песня года» и поездка в Москву наверняка его взбодрят.

— Сашенька, ты меня поражаешь. То готова костьми лечь, лишь бы я никуда не ехал, ни на какие сольники не соглашался, даже летом или весной. То предлагаешь лететь в зимнюю Москву ради одного выхода в сборном концерте.

А у самого уже блеск в глазах появился. Он же мысленно уже представляет, какой костюм наденет, что скажет зрителям. Уже слышит позывные «Песни года» и гром аплодисментов.

— Да у меня просто гештальт не закрытый, — Сашка встаёт с дивана, подбирает брошенный телефон, подходит к Туманову и устраивается на подлокотнике его кресла. — Я где только ни была, а вот на съёмках «Песни года» — ни разу. Очень хочу увидеть закулисье легендарного фестиваля. Покажете?

Озадачился. Бровки домиком. Видимо, пытается понять, что привлекательного может быть для Сашки в привычных ему рабочих буднях. Или программу будущей экскурсии составляет?

— Звоните, — Сашка протягивает ему телефон. — И соглашайтесь. Жить в гостинице будем или на Арбате?

— На Арбате, разумеется! Мало я по гостиницам в жизни тёрся!

— Я так и думала, — хмыкает Сашка. — Ну что ж, хозяйство тоже надо проверить. Может, там трубы текут? Или мыши завелись?

— Ты ещё предложи к Зарине Аркадьевне на чай заглянуть, — хмыкает Туманов. — Вы ж теперь почти подружки.

— Легко, — ухмыляется Сашка. — Звоните-звоните, пока они другую легенду не нашли.

— Что?! Вот несносное создание!

А сам смеётся и уже нажимает на «вызов».

* * *

Поразительно, но Сашка действительно радуется поездке. Казалось бы, Москва, которую она не слишком жалует. Ещё и самое мерзкое время года. Но Сашка разглядывает из окна такси мчащиеся по кольцу в четыре полосы грязные машины и проносящиеся мимо рекламные щиты, и они не вызывают привычного раздражения. И стоящий намертво Ленинский проспект не бесит. Может быть потому, что рядом уютное плечо, к которому можно прижаться? И впереди не унылые будни «работа — метро — съёмная конура», а пусть маленький, но праздник? Ей правда всегда хотелось побывать на «Песне года», увидеть закулисье легендарного фестиваля. На сам концерт не так уж сложно было попасть, билеты продавались по вполне приемлемым ценам. Но какой смысл сидеть в зале и ждать появления Туманова на три минуты, которые длится песня? Самое интересное — его встречи с другими, такими же легендарными артистами, посиделки в гримёрках с байками и розыгрышами, а может даже совместные пьянки, — всё это оставалось невидимым обычному зрителю. Конечно, она могла попросить Тоню, чтобы та её провела. Но где Сашка и где «попросить». Да и в последний месяц года коллектив Туманова с самим Тумановым во главе разрывался между съёмками и корпоративами, стараясь успеть везде, и было как-то неудобно напрягать вконец замотанную подругу.

Сашка оборачивается. Всеволод Алексеевич в окно не смотрит, он откинулся на сидении, прикрыл веки и, кажется, дремлет. Но, почувствовав на себе её взгляд, тут же открывает глаза.

— Я не сплю. Что, Сашенька? Столица не радует погодой?

Идёт снег. Вероятно, он и есть причина жутких пробок. Но Сашке нравится сидеть рядом с Тумановым в уютном тепле салона и рассматривать заснеженный город. Где бы она ещё на снег посмотрела? Главное, чтобы Всеволод Алексеевич не слишком устал от такой дороги.

— Нормально всё. Думаю, что в вашей компании даже златоглавая меня перестаёт бесить. Вы на меня благотворно влияете.

Туманов хмыкает.

— Нормальный город, ты к нему несправедлива. Просто очень большой. Чтобы в нём было комфортно, его надо хорошо знать. Вот тут, если я не ошибаюсь, продают очень вкусные горячие сосиски.

Он трёт рукавом пальто запотевшее стекло и довольно кивает.

— Да, точно. Вон там, метров через сто, видишь жёлтую вывеску? Вон, где ёлочка наряженная. Всегда, когда ехали по Ленинскому проспекту, заставлял водителя там останавливаться, и брал сосиску. Или две. Ты не голодная, кстати?

Таксист оглядывается на них. Вероятно, тоже сосиску захотел. Сашка смеётся.

— Найдёте, где припарковаться? Кажется, нам срочно нужно по сосиске.

Всеволод Алексеевич оказывается прав, сосиски невероятно вкусные. Горячие, сочные, сок капает на салфетки и на снег. Они едят на улице, стоя возле украшенной ёлочки. Можно и внутри, там есть столики, но Туманову не хочется привлекать лишнего внимания, посетителей в сосисочной хватает. На улице же прохожие больше смотрят под ноги, чтобы не поскользнуться на снегу.

— Обычно я посылал водителя, — отвечает на её невысказанный вопрос Туманов. — А жевал уже в машине.

— По дороге на концерт? Капая соком на концертный костюм и обивку дорогой машины?

— Ну почему концертный костюм-то? Костюм отдельно едет, в кофре.

— Ну хорошо, просто на костюм. В джинсах и свитерах вы только на гастроли ездили.

— Не нуди, Сашенька, ты не Зарина Аркадьевна. Всё, — он вытирает руки последней салфеткой, комкает её и точным пассом отправляет в мусорное ведро. — Жизнь прекрасна и удивительна. Теперь я готов ещё час плестись по пробкам.

Водитель, тоже доевший сосиску, явно не разделяет его энтузиазма. Ему ещё весь день таксовать. А Сашка уже представляет, как нальёт сокровищу тёплую ванну, а сама вытянется на кровати, включит телевизор, чтобы