от мира. Что ж, у Вострушки не оставалось выбора. Войдя вслед за кюре на кухню, Вострушка увидела, что ее ждет неприятный сюрприз, и даже не один, а целых два: во-первых, она встретила там еще одну мышь, которая с наглым видом разгуливала по плиточному полу; ну а во-вторых, в тусклом свете лампы она обнаружила, что у господина кюре борода. Встреченная мышь, казалось, была гораздо больше удивлена появлением Вострушки, чем хозяина дома и его служанки Леони с кувшином воды в руках. С перепугу мышь освободила Вострушке место, юркнув в дыру возле камина, где и просидела неподвижно в течение всего обеда.

Тишина, непохожая на тишину шале, буквально парализовала гостью, она искала покоя, но этот покой был ей в тягость. Где веселые застолья, песни, смех, звуки гармоники? Господин кюре уныло хлебал суп, постный супчик, куда он накрошил немного черствого хлеба.

Служанка Леони выглядела очень озабоченной, она боялась нарушить тишину, но наконец вымолвила:

— Не знаю, что мне приготовить вам на завтра, господин кюре, все запасы кончились.

— Попросите у ризничего корзину картошки, а бог пошлет остальное, дочь моя, — ответил сей достопочтеннейший муж, складывая салфетку.

Вострушка не верила ни глазам, ни ушам. Где былое изобилие: сардины, банки паштета, молочный рис, сливочные тянучки?

— «Где ныне прошлогодний снег?»[159]- вопрошала она, вспомнив сборник стихов, забытый кем-то из туристов, который она слегка погрызла, когда ей было грустно и тоскливо. После разговора кюре со служанкой не было необходимости обшаривать дом, разумнее было остаться здесь на ночь и уйти на заре.

Рано утром Вострушка безо всякого сожаления выскользнула из дома кюре в сопровождении самого хозяина, который отправлялся читать утреннюю молитву. И вот, уже собираясь устремиться навстречу свободе, она услышала поблизости какой-то шорох. Вчерашняя мышь, та, что спряталась при ее появлении, хотела поговорить с Вострушкой, прежде чем она уйдет.

— Дом кюре показался вам мышеловкой? — спросила она, не слишком выбирая выражения. — Я вас понимаю, только такая старуха, как я, может сносить эту жизнь, полную лишений.

Вострушка молча с удивлением взирала на себе подобную.

— Но почему вы не ищете местечко получше? — спросила она слегка презрительно.

— Он такой добрый, такой добрый, я не могу его бросить, — объяснила та.

«Такой добрый, такой добрый, — думала Вострушка. — Но что такого мог сделать этот кюре, как мог он проявить свою доброту?»

— Я вижу, вам не понять… — продолжала старая мышь, — господин кюре делит со мной то немногое, что имеет, разумеется тайком от Леони, иначе ему бы попало. Вот хотя бы вчера вечером — выходя из кухни, он уронил возле моей норки хлебную крошку. Конечно, вы ничего не заметили. Теперь вы понимаете, что я не могу его покинуть?

Мыши распрощались, и когда колокола будили от сна жителей Шаперона, Вострушка была уже у подножия горы. Она шла домой еще под впечатлением от слов старой церковной мыши.

«Какая глубокая философия! — думала Вострушка. — Какое самоотречение! Нужно расспросить, такой мудрой ее сделали страдания, или она такой уродилась?» Сколько уроков получила Вострушка за эти несколько дней, сколько приобрела ценного опыта!

Проворные лапки несли ее по дороге, выше, еще выше. Солнце припекало, луга блестели от росы. Наверное, в ее доме уже расставлены мышеловки новейших образцов, которые невинно манят вас к себе кусочком швейцарского сыра, или же по полкам и в углах рассыпано отравленное пшено… Но лучше все эти козни, чем унылое существование в долине. Лучше умереть, если это неизбежно, в красивом доме, чем жить в Шапероне в тесноте и под страхом быть пойманной. К тому же теперь Вострушка сумела бы устоять перед любыми соблазнами. Воспоминания о господине представителе неотступно преследовали ее.

— Подумать только, у меня было лучшее место в кантоне, но моя страсть к мыльному крему обрекла меня на эту бродячую, цыганскую жизнь…

По дороге ей встретился указатель. «До Обзорного Шале — два часа пути», — гласил он.

Вострушка подумала, что не стоит торопиться в шале до темноты, лучше передохнуть в дупле поросшего мхом дерева. Луна уже была высоко в небе, когда Вострушка вновь двинулась в путь. Идти было легко, но от трав на дорожку падали пугавшие ее тени. Где-то далеко в лесу перекликались совы, слышались непонятные шорохи, хруст, какие-то вздохи, от которых ее бросало в дрожь.

«Все это, а может быть, и еще что-то похуже, из-за какой-то мыльной палочки для бритья», — думала Вострушка, которой чудилось, что ее повсюду подстерегают светящиеся глаза дикого кота или ласки.

Часто она останавливалась, забиваясь под камень, чтобы осмотреться. Когда ей казалось, что опасность миновала, она, осторожно ступая, продолжала свой путь. «Два часа пути» для Вострушки превратились в целую ночь. И только когда забрезжил рассвет, она увидела крышу своего шале. Никогда еще оно не казалось Вострушке таким гостеприимным, никогда еще не вселяло в нее столько радости и надежд. Она опасливо обошла его кругом, оглядела окна и двери и приблизилась к нему со смешанным чувством страха и удовлетворения. С виду все осталось прежним, массивные каменные стены дышали надежностью, словно ее дом был построен на века. Она осмелела, поднялась на две ступеньки крыльца, на каждом шагу принюхиваясь.

Когда она уже собиралась юркнуть под дверь, ей послышалось, что изнутри донесся какой-то свист. Она едва успела броситься в траву, как кто-то энергично распахнул деревянные ставни:

— Ну-ка вставай, Мурлыка, готовься к спуску, дружище, твоя работа окончена.

Эти слова принадлежали учителю из Шаперона. Вострушка была права, опасаясь подвоха.

— Ну что, — продолжал учитель, — подсчитаем наши трофеи? Одна, две, три мыши, мой отважный Мурлыка, браво! В мышеловках — пусто, на отравленное пшено никто не попался, на хлеб — никто. Полагаю, наша операция завершилась успешно, и мы можем известить муниципальный совет о победе.

Притаившись в зарослях лютиков, Вострушка дрожала всем телом. Итак, в ее отсутствие кто-то дерзнул занять ее место! Лучшее в кантоне! Но, увы, беспечные сородичи поплатились жизнью за свое гурманство.

Она неподвижно сидела в траве до тех пор, пока не скрылся из виду силуэт учителя из Шаперона, уносившего в сумке грозу всех мышей в округе, того самого кота из лавки булочника. Она долго прислушивалась, как цокают по каменистой тропинке башмаки с железными подковками. Наконец шаги стихли, пели птицы, сквозь еловые ветви пробивались солнечные лучи, а на смену боевым действиям пришел мир. Тогда Вострушка, тяжело вздохнув, поднялась на крыльцо, обращенное на знаменитый пейзаж, и воскликнула:

— Сегодня пришел конец моим приключениям. Клянусь снова стать порядочной мышью, хорошей хозяйкой и не поддаваться больше искушениям запретных лакомств, а