– Он вернулся к своим любящим родителям.

– Я так ничего и не увидел ― наверное, проспал, – пошутил Спасенный.

– Ты указал им путь. Они ступали по твоим следам.

– Но как?

– Ты сотворил это своей любовью к Илю и ко всему цветущему под этим небом.

– Не я один… А как же ты? Каула и мои родные, Мастеровой, Сенака? И те другие, что не отступились?

– Мы все прокладывали мостики, по которым ты ступал.

– И почему же ты не вложила тот осколок, что дал тебе Каула, сразу в колыбель младенца?

– Ничего бы не было тогда. Все произошло так, как и должно. В твоей груди та реликвия ожила, набралась силы, а до этого мы все проделали трудный путь. Не могло быть иначе.

Осмысливая материнские слова, Роха замолчал, а потом снова обратился к ней:

– Скажи мне, мама, Каула и его люди по-прежнему на корабле?

– Да.

– Но я не вижу их…

– Все там. Их только что отпустила дрема. Они устали, как и ты.

– Так давай же отправимся не медля к ним! Тебя они все еще ждут и, наверное, скучают… Пойдем же, мама! – потянул Роха Илею за собой.

– Нет, – качала головой она. – Это невозможно. Тебе одному придется встретиться с ними.

– Но почему?

– Потому что теперь у меня два крыла.

Илея взмахнула руками, и в то же мгновение на них появились и заиграли бронзовым переливом перья. Затем опустила руки, и металлические крылья пропали сами собой.

– Им не суждено узреть меня. Я птица.

– Бронзовая птица! Так это была ты?! – догадался Роха.

– Да. Мне, как матери, хотелось помогать тебе, но я не могла, потому что между нашими мирами лежит пропасть. Лишь изредка мне удавалось преодолевать ее. Когда-нибудь мы снова будем вместе, а пока ступай. Там к берегу прибило плотик, до кораблика на нем ты доплывешь. Когда же спросит тебя Каула, кто ты, расскажи ему про камешек, что вложила в тебя Аллая. Ступай. – И Илея, обернувшись птицей, растворилась в последних лучах, что спешили к небу.

Роха проводил птицу взглядом, сохранив в душе ее тепло.

Там, где Илея указала, нашел Роха плот.

«Бум… Бум…» – застучали бревна о старый борт.

– Ты видел это? – показывая на небо, спросил Роху старик, как только тот встал на палубу ногами.

– Да, – отвечал сын Иля.

– Так, значит, мы свободны? – Старик не отрывал взгляда от небес.

– Да – улыбнулся Роха.

Тут старик повернулся к нему:

– Кто ты?

– Я – Роха.

– А откуда ты здесь взялся?

– Не знаю, – пожал плечами Спасенный, – вообще-то я из Иля.

– Роха? Из Иля? – присоединилась к разговору старая женщина с добрым и внимательным лицом.

– Да, я шел к вам.

– Ты знаешь, кто мы? ― спросил старик.

– Да, ты – Каула, а это твои люди, что хранили покой младенца.

– Из Иля… – повторила женщина, – у тебя очень знакомое лицо…

– Да… Я сын Илеи. ― И, обратившись к старику, продолжил: – Помнишь, как подарил ты ей обугленный камешек, частичку от звезды?

Старик обнял седую женщину и заплакал. Потом обнял и Роху.

– Где она? – спросил он снова.

– Вы обязательно увидите ее, но не сейчас, еще не настало время.

Конечно же им было что рассказать друг другу, теперь для этого настало время. Уже скоро кораблик наполнил паруса и заскользил по лазурным водам.

А где-то далеко-далеко, среди болот и мхов, в своей каменной берлоге лежала Аллая. Уложив под голову ладошки, она засыпала. Впервые за очень долгое время ― такое долгое, что с тех пор пронеслась, наверное, тысяча зим, ― на ее душе был покой. И никто ей не мешал, и не было свидетелей сему.

– Как прекрасна смерть, – подумала Аллая и тихо умерла.

Сказ

Звон колокольчиков вперемежку с детским смехом разливался вдоль ухоженных дворов. Размалеванные сказочные птицы расселись по расписным крышам и покачивали своими яркими деревянными головами при каждом дуновении ветерка. Среди других один двор выделялся особо. Большой, просторный, он расположился в самом центре и гостеприимно встречал путников открытыми воротами. За ними стоял крепкий дом. Высоченной крышей подпирал он облака. На крыльце сидел старик. Он долго разминал глину, а потом принялся что-то лепить.

– Деда, ты снова делаешь свистульку?

– Угу, – закивал старик, ласково глядя на белокурого мальчугана.

Натруженные руки ненадолго опустились в кадушку с водой, а затем старец вытер их и достал откуда-то из-за спины разрисованную свистульку.

– Что это?

– Это кораблик. Держи! – протянул старик игрушку мальцу.

Мальчик взял ее в руки и внимательно рассмотрел. Затем поднес к губам и надул щеки:

– Ф-ф-ф-ф-ф…

Вот все, что получилось у него.

– Да не так… – заулыбался старик. – Гляди, как надо.

По двору потекла мелодия.

– Понял как?

– Угу, – кивнул ребенок. – Деда, а расскажи еще мне историю про сказочный кораблик.

– Что же рассказать тебе, Каула?

– Про то, как спасли младенца и победили злых истемников.

– Я же рассказывал уже много раз.

– А ты еще. Вот что там было с истемниками, когда младенец вернулся к родителям своим?

– Врата закрылись, печати вновь легли на них, и миры тут же разошлись. Их и наш. Да так, что не сыскать дорогу больше. Мастеровой со своими отрядами сражался с ними крепко, пока не запер те пещеры.

– Но почему же он не ворвался снова к ним и не победил их всех?– Мальчуган махнул веткой.

– Он победил. Но все дело в том, что человеку не подвластно распоряжаться чужими мирами. Не нами накладывалась печать, не нам ее снимать. Все случилось так, как должно было.

– А что же дальше стало с ним?

– Это с кем?

– Ну с Мастеровым.

– С ним… – вздохнул старик. – Так вот… Как я говорил, он сражался и ранен был тяжело. Когда же час его настал, то увидел он лежащие в цветах долины, по ним к нему навстречу шла Илея. Они снова встретились и обнялись. И так, держась за руки, эти двое пошли дальше. И больше никто не мог их разлучить.

– Деда, а что с Сенакой было после?

– Сенака был героем. Вернулся он в свои края к берегам Летучей Рыбы. Настал там мир, и снова на волнах белеют паруса. И в гаванях торгуют жемчугом и рыбой. Хотя Сенаку и оставляли в Иле, но он скучал по Большой воде. Свой парусник отец Илеи ему отдал. Теперь он, как и прежде, бороздит озерные просторы.

– И если я туда отправлюсь, он покатает меня на нем?

– Конечно. Сенака сразу тебя узнает и будет