предоставляли полигон для декоративно-прикладного искусства. Триумфу венской бронзы благоволили общеисторические процессы: развитие индустрии и средних слоев – новых потребителей «промышленного искусства», более демократичного и менее помпезного, чем произведения искусства для аристократии, эпоха бидермайера и бегство в частную сферу, стремление создавать уютные, красиво декорированные уголки, развитие европейского туризма и института памятных сувениров.

Мотивы для фантазии венские мастера черпали из многих источников. Среди них доступность Востока для путешествий благодаря Суэцкому каналу, который обеспечил небывалую популярность ориентальной тематике, сказки Вильгельма Гауфа, Шарля Перро, братьев Гримм и Беатрис Поттер, эксперименты югендстиля в Венской сецессии и Венских мастерских, эротика и интерес к растениям и насекомым в стиле ар-нуво.

Около 1900 года в Вене существовало около восьмидесяти мастерских «желтых литейщиков». В ходе конкурентной борьбы к 1910 году закрылась половина из них. Самыми известными мастерами венской бронзы во второй половине XIX – первой половине ХX века были династии Берманов и Бергманов, Карл Кауба (1865–1922), Петр Терещук (1875–1963), Бруно Зак (1891–1945), Йозеф Лоренцль (1892–1950) и немногие другие.

* * *

Отнюдь не дешевая продукция венской бронзы завоевала широкую популярность. Виртуозность исполнения, тончайшая ручная работа на всех стадиях многочасового изготовления модели, наличие серий мотивов – все это превращало венскую скульптурную миниатюру в успешного конкурента престижной интерьерной французской бронзе и в идеальный объект для коллекционирования. Среди знаменитых любителей венской бронзы – королева Виктория и императоры Александр II и Александр III, писатели Эрнест Хемингуэй и Максим Горький.

Коллекционирование предметов венской бронзы захватило широкие слои благополучной публики. Отчим хозяйки таинственной московской квартиры, видимо, тоже был неравнодушен к венской бронзе, хотя и покупал ее по рациональной причине – чтобы отвлечь детей от мучительного ожидания вызова к врачу. Ему и его падчерице удалось почти без потерь сохранить предметы интерьера дореволюционных времен до конца ХХ столетия. Хозяева квартиры с венской бронзой и другими чудесами заслуживают представления.

Наталья Сергеевна

Мне непросто писать об обитателях квартиры в Первом Неопалимовском переулке. Они много рассказывали мне о себе и своих предках. Но это было рассредоточено во времени и очень давно. Теперь я могу только в самом общем виде изложить обрывки когда-то услышанного. И конечно же, я не предполагал, что давнишние разговоры могут стать основой для нынешнего текста.

Хозяйку необыкновенной квартиры, с которой я познакомился в августе 1970 года, звали Наталья Сергеевна (1916–1997). Фамилия у нее была странная: Троцкая-Бом. Тогда она мне казалась чересчур звучной, как цирковой оркестр. О том, как можно было пережить сталинский период с такой фамилией, я тогда, конечно, не задумывался. Выглядела Наталья Сергеевна не менее импозантно, чем звучала ее фамилия. У нее были очень прямая спина, какая бывает только у балетных артистов, гордо поднятая голова, благородный профиль, тонкий нос с горбинкой, небольшие, очень светлые и цепкие глаза, редкие светло-рыжие волосы и больные ноги. Ходила она, по-утиному переваливаясь. Было ей тогда неполных 54 года.

* * *

Когда-то она была очень красива, в обоих своих родителей. Отец, красавец Сергей Троцкий, был артистом театра и кино. Женщины оборачивались ему вслед. Мать была из дворянской семьи, хорошо образованна и служила в 1920-х годах переводчицей в Комиссариате иностранных дел. В начале 1920-х годов родители развелись, и мать вышла замуж за ортопеда из немцев-дворян Георгия Сергеевича Бома (1889–1945)[451]. Его предок, инженер-мостостроитель, приехал в Россию по приглашению Екатерины II. У Натальи Сергеевны в серванте с посудой стояла чашка – последняя из когда-то большого сервиза с фамильным гербом Бомов, якобы подаренного великой императрицей. Ее черепки, которые сестра Бома собиралась выбросить на помойку, спас и склеил сын Натальи Сергеевны.

В конце 1920-х годов ее мать была репрессирована – весьма мягко по сравнению с практикой Большого террора. Ее выслали на два года из Москвы на 101-й километр, и муж с падчерицей-подростком еженедельно по воскресеньям навещали ее. Для Натальи Сергеевны это стало травмой на всю жизнь. Она не любила разговоры о политике и молча показывала на вентиляционную решетку на кухне, свято веря, что квартира прослушивается КГБ. Она считала безрассудством общение с иностранцами и чуть не упала в обморок, когда мне позвонила на ее домашний телефон студентка-немка, проходившая стажировку в Москве. Наталья Сергеевна считала, что я ее очень подвел и ей грозят неприятности с «органами». Это было на излете перестройки, осенью 1990 года, когда страх перед когда-то грозной организацией мне казался смешным.

* * *

Отчим Натальи Сергеевны был известным профессором ортопедии во Втором Московском медицинском институте и принадлежал к советской научной элите. Он имел все блага, о которых можно было мечтать в СССР, – большую отдельную квартиру и пятикомнатную дачу с огромным участком соснового бора в Кратове под Москвой, где ему дозволялось «барствовать», не отказываясь от «старорежимных» привычек и не скрывая «непролетарское» происхождение. Члены семьи, по дореволюционной дворянской традиции, имели домашние ласковые имена. Георгия Бома родные звали «дядей Бусей», Наталью – Татой, ее кузину Елену – Елочкой.

Жена Георгия Сергеевича благополучно вернулась из ссылки, а падчерица Тата окончила хореографическое училище при Большом театре, в котором затем начала танцевать несложные сольные партии. Игорь Моисеев, тогда еще солист Большого театра, отдыхавший на даче по соседству, как-то позвал ее на тренировку в лес. Там она по неосторожности повредила мениск, что означало для нее конец танцевальной карьеры. Оставаясь в балете, она была обречена до самой пенсии выходить на сцену в последнем ряду кордебалета, на балетном жаргоне – «бегать у воды». Она оставила сцену и вышла замуж за педагога по хореографии Михаила Михайловича Каверинского (1906–1964), у которого в 1930–1940-х годах учился мой отец. Именно М. М. Каверинский помог папе в 1953–1955 годах восстановить кондиции балетного танцовщика после длительной службы в армии. В 1944 году у Натальи Сергеевны родился сын Георгий, Гарик.

Во время Великой Отечественной войны Бом заведовал хирургическим отделением эвакогоспиталя № 5001, где проводил сложнейшие операции и поставил на ноги множество раненых офицеров комсостава. Его большие заслуги, возможно, не помешали бы привлечь его в 1952-м к делу кремлевских врачей – «убийц в белых халатах»[452], если бы он не умер с сигаретой в зубах в плетеном кресле-качалке тихим сентябрьским днем 1945 года, приехав отдохнуть в Кратово. Наталья Сергеевна вспоминала в этой связи мистическую историю о том, как в тот день в электричке по пути на дачу к их семье подсел старый еврей и с заговорщическим видом поздравил отчима с Новым годом. Бом удивленно взглянул на него, а тот еще более таинственно произнес: «Сегодня». Видимо, старик принял собеседника за соплеменника и решил поздравить его с Рош ха-Шана. В свете смерти «дяди Буси», наступившей часом позже, реплика «сегодня» действительно звучит зловеще.

* * *

После войны Наталья Сергеевна занималась домашним хозяйством и воспитанием сына, хлебосольно принимала гостей, участвовала в судьбе широкого круга родственников, друзей, коллег и знакомых. В 1964 году она овдовела. Чтобы содержать сына-студента, нужно было устраиваться на работу. Она стала педагогом-репетитором у знаменитого тренера Елены Анатольевны Чайковской, воспитавшей звездную пару советских фигуристов – Людмилу Пахомову и Александра Горшкова.

В середине 1970-х годов сын Натальи Сергеевны Гарик женился. Брак оказался неудачным, и при разводе квартиру в центре Москвы пришлось разменивать на две меньшие в разных окраинных районах. Гости стали заглядывать к Наталье Сергеевне реже. И даже круг телефонных собеседников заметно поредел, поскольку некоторые родные и близкие приняли сторону невестки. Сестра отчима, «тетя Надя», в прошлом известная художница, благородная старуха с низким голосом и старинными бриллиантами в ушах, разругалась с племянницей в пух и прах. Гарик, в последние годы жизни «тети Нади» ежедневно ухаживавший за ней в ее коммунальной комнате, набитой очень ценными старинными вещами и книжными раритетами («не в пример нашим», по мнению Гарика), не получил в наследство ничего. Тетка с крутым нравом все отписала его бывшей жене. А еще через несколько лет, в октябре 1987 года, Наталью Сергеевну постиг новый удар – смерть единственного сына.

* * *

В последние