незадолго до смерти Манни, я обнаружил в витрине у Дино старинный итальянский кулон. В золотистой оправе, покрытой белой и черной эмалями, находилась гемма: на раковине была вырезана танцующая с бубном женщина. Я спросил, скорее из любопытства, о цене кулона. И тут Дино назвал цену раз в пять ниже моего ожидания. «Это позолота?» – переспросил я, не понимая причины такой дешевизны. Тот утвердительно кивнул. Сделка состоялась.

К тому времени я неоднократно встречался с аналогичными по стилю украшениями. Все они были золотыми, а не позолоченными. Поэтому в другой приход на блошиный рынок я попросил Манни проверить кулон на содержание золота. Оказалось, что он изготовлен из высокопробного драгоценного металла. Манни подтвердил и почтенный возраст украшения.

Я еще не знал, что Манни дружит с Дино и сможет идентифицировать вещь из его витрины или сообщить Дино о моем обращении к нему за экспертизой. Скорее всего, Манни этого не сделал, а если бы и сделал, то Дино, надо полагать, в очередной раз повторил бы изящный дарственный жест. А сам я к Дино не стал обращаться с сообщением о том, что тот продешевил. На блошином рынке считается дурным тоном обнаруживать оплошность торговца, даже если ты готов вернуть купленный по дешевке предмет. Не исключено, что в тот момент Дино уже знал о своей болезни и захотел что-то оставить мне на память. Это маловероятно, но все же возможно. Во всяком случае, мне хотелось бы так думать. Теперь этот кулон носит Наташа, и мы оба считаем его подарком Дино.

* * *

Магда, в отличие от Дино, никогда не торговала антиквариатом[446]. Она жива и, надеюсь, здорова. Мы познакомились на том же блошином рынке – в дальней, менее престижной его части, в которой много торговцев-любителей, предлагающих преимущественно одежду. Магда принадлежала к тем немногим женщинам на рынке, в ассортименте которых преобладали качественные товары солидных производителей готового платья.

Однажды, делая на всякий случай проходку по дальней части толкучки, я остановился у прилавка женщины лет семидесяти, заинтересовавшись чем-то из аксессуаров одежды: я собирался домой, а это всегда пора поисков подарков для домашних. Яркая блондинка, в прошлом – ослепительная красавица, она говорила со мной вежливо, но цену снижать не желала. В какой-то момент продавщица поинтересовалась, кто я по национальности. И изумилась, когда узнала, что мой родной язык – русский, а не французский. Ее предположение меня не удивило: у меня мягкое, но не славянское произношение, и меня часто принимают за француза или бельгийца, тем более что лысые французы встречаются значительно чаще, чем облысевшие немцы. Она похвалила мой язык и посетовала, что немцы и особенно немки ужасно некрасиво разговаривают на собственном языке.

Мы разговорились. Оказалось, что она с некоторых пор стала интересоваться прошлым – неудобным, национал-социалистическим немецким прошлым и, неизбежно, связанной с ним русской историей. Только теперь, утверждала она, ей понятен тот страх, который она испытывала перед учителями в послевоенной школе на севере ФРГ – взрослыми мужчинами с презрительными минами.

Поскольку я в то время заменял профессора в университете и читал лекции по русской истории, я пригласил ее на свои занятия. Через несколько недель она действительно пришла на мою лекцию. Постепенно мы подружились.

Магда получила среднее образование, недостаточное для поступления в университет. Она много лет прилежно и успешно работала на севере ФРГ в известной архитектурной конторе, участвовала в крупных новаторских проектах, много путешествовала и пользовалась бешеным успехом у мужчин. Некоторое время назад она последовала за мужем в Баварию, где так и не почувствовала себя дома, не нашла работы и осталась домохозяйкой. На новом месте она испытывала одиночество. Ее желание обсуждать актуальные для нее темы муж не разделял.

Страстный фотограф, она однажды, лет двадцать – двадцать пять назад, гуляя по окрестностям Мюнхена, наткнулась на блошиный рынок с очень приятной атмосферой. Она решила попробовать продать на нем несколько собственных дорогих аксессуаров, какие может себе позволить только хорошо зарабатывающая женщина. Таким образом, для нее, как и для многих других, блошиный рынок оказался спасением от неясного будущего. Барахолка помогла решить вопрос: а что же дальше?

Аксессуаров в гардеробе Магды оказалось больше, чем она предполагала. Кроме того, она с удивлением обнаружила, что за успешный день на блошином рынке можно заработать больше, чем в престижной фирме, – до тысячи немецких марок. Магда стала торговать дорогой одеждой, снова начав с ревизии собственного гардероба. На понравившемся ей мюнхенском рынке ее ассортимент был непривычен: рынок посещали в основном респектабельные дамы и господа со всего Мюнхена в поисках дорогого антиквариата. Неудивительно, что на нее сначала недоуменно косились как на чужака.

Со временем все изменилось, о чем Магда сожалеет, с ностальгией вспоминая былое процветание блошиного рынка. Сначала профессиональный сегмент стал размываться любительским и смешанным. Но все же действовали строгие правила: дорогая одежда в хорошем состоянии продавалась за треть первоначальной цены, и джинсы за изначальные 120 западногерманских марок невозможно было приобрести за 5 или 10 марок. Торговля на блошином рынке приносила стабильный и прогнозируемый доход. Затем, в последние годы, ситуация драматично ухудшилась: респектабельных пожилых господ в качестве клиентов сменили малоимущие иностранцы, цены на одежду упали – причем и на новую, магазинную, которую в период распродаж можно купить чуть ли не дешевле, чем на барахолке. Магда все чаще задумывается о том, чтобы прекратить торговать на рынке.

Мы регулярно встречались на «блошке» и время от времени – в университете или кафе в центре Мюнхена. Магда оказалась интересной собеседницей. Я с удовольствием слушал ее. А она часто спохватывалась, что слишком много говорит. Ей казалось, что я улыбаюсь не потому, что мне интересно, а из вежливости или даже внутренне посмеиваясь над ней. Это было не так, мне действительно было интересно. Тем более что она много рассказывала о блошином рынке, об одиночестве и старости в Германии, об ощущении новых иерархий, социальных пропастей в обществе и, после массовой миграции из Африки, о чувстве опасности, с каким она в последний раз сталкивалась в первые годы послевоенной разрухи.

Магда оказалась страстной франкофилкой. До пандемии коронавируса она часто ездила на юг Франции, где предпочитала отдыхать и посещать блошиные рынки. Она много и интересно фотографирует, обладая внимательным глазом, чутьем художника и безупречным вкусом. Время от времени она присылает мне цифровые фотоальбомы собственного изготовления, которые я с благодарностью принимаю, отвечая фотографиями Наташи – тоже страстной фотолюбительницы.

Магда не скрывала сожаления по поводу моего отъезда из Мюнхена. Не зная строгих правил по замещению должностей в университетской среде, она до конца надеялась, что я найду возможность задержаться в Мюнхене. Она считала, что преподаванием истории я делаю большое и важное дело. На блошином рынке, перед моими поездками в Россию, она то и дело уговаривала меня взять что-нибудь от нее в подарок моим близким или на память. Когда я собирался окончательно покинуть Мюнхен, она помогла мне со сборами и сделала памятный подарок.

Незадолго до моего отъезда из Мюнхена Магда начала планировать первую в своей жизни поездку в Россию, которую ей пришлось отложить до лучших времен из-за пандемии ковида. Надеюсь, эта поездка когда-нибудь состоится и я смогу ответить на благодарность благодарностью, показать Магде мои любимые уголки на ее маршрутах и – кто знает – вместе прогуляться по российским блошиным рынкам.

ГЛАВА 5. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ВЕНСКОГО ЧЕРТА В СТРАНЕ СОВЕТОВ

…Эти вещи рассматривались в мужском обществе того времени как приятные аксессуары письменного стола или в качестве забавных игрушек для домашнего развлечения молодых холостяков.

Леонид Бурдо, Замира Малаева[447]

Венская бронза в СССР

В августе 1970 года, на излете летних каникул, мама повезла меня в Москву навестить родственников. К этим поездкам дней на пять – семь в конце лета я привык, поскольку они совершались ежегодно. Однако та поездка отличалась от предыдущих. Она продлилась вдове дольше прежних. Кроме того, мы остановились не в Подмосковье, в семье матери моего отца, а в центре Москвы, в Хамовниках, в семье вдовы папиного педагога из Московского хореографического училища при Большом