– Странствующего рыцаря. Отлично!

– Будешь править каретой, в которой поеду я. В роли кучера другой выступит Луизо.

– А малышка?

– Я ее кое-чем напою и она всю дорогу будет спать. Проснется наша мадемуазель де Женуйяк, лишь когда мы уже будем в море. Ничего не забудь и не мешкай. Жюдисель может заговорить, и тогда о путешествии нам придется забыть.

– Не беспокойтесь, этого Годфруа я запру в сундуке в мгновение ока. На все остальное мне потребуется десять минут.

С этими словами злодей бросился в башню, где заперли Годфруа. Но каково же было его изумление, когда он увидел, что застенок опустел, а узника и след простыл.

– Ах! Millo Dious! – воскликнул бандит. – Старухе явно будет не до смеха. Но делать нечего, докладывать все равно надо.

Едва злодей произнес эти слова, как к нему присоединился дружок, кучер второй кареты Луизо, увидел, что тот застыл на пороге, в замешательстве раскрыв рот от удивления, и спросил, что случилось.

– Я… я… а ты сам, что, не видишь?

– Да в чем, в конце концов, дело?

– Годфруа, странствующий рыцарь, как называет его старуха.

– Ну?

– Не нукай! Он испарился, растворился в воздухе, исчез, как шарик фокусника.

– Diou bibant![22] Ничего себе!

Теперь настала уже его очередь лишиться речи и замереть на месте, совершенно не зная что делать.

Своим прихвостням Меротт внушала неподдельный ужас. Им не раз приходилось видеть, как эта женщина в самых разных обстоятельствах действовала исключительно смело и ловко. Роль баронессы она сыграла великолепно, к тому же платила со столь завидной регулярностью, что они боялись ее не меньше, чем правосудия.

– Ступай, доложишь старухе, – сказал Луизо.

– Но я, право, ничего не знаю.

– Ха!

– И что она со мной после этого сделает, тоже неизвестно.

– Я бы на твоем месте не осмелился бы, – продолжал Луизо.

– И что бы ты делал?

– Не знаю, но к ней точно не пошел бы.

– Она велела мне запереть его в черном дорожном сундуке, том, что с дырочками, ты знаешь.

– Тогда считай, тебе повезло! – воскликнул Луизо.

– Почему это?

– Возьми несколько камней, оберни их тряпками, чтобы не слишком гремели, положи в сундук, а Меротт скажи, что это ее странствующий рыцарь.

– Слушай, а ведь это мысль!

– Причем мысль замечательная, я вправе ею гордиться!

– Эй! Луизо! Сегинас! – донесся снизу крик Меротт. – Скоро вы там?

– Идем! Идем! – грубо ответили помрачневшие, совершенно сбитые с толку бандиты.

– Уже пять часов, вы что, не видите?

– Через десять минут все будет готово, – отозвался тот, кого Меротт назвала Сегинасом.

Чтобы не потерпеть краха, майор Монсегюр самолично расставил четырнадцать оказавшихся у него в подчинении солдат так, чтобы они образовали собой вокруг замка сплошное кольцо осады.

Было условлено, что по заранее оговоренному сигналу – когда прокукарекает петух – все двинутся в сторону замка. При этом майор отдал приказ стрелять в каждого, кто попытается вырваться.

Петухом пропел все тот же Монсегюр, демонстрируя талант, о котором никто даже не подозревал. После этого жандармы, полковник, де Кери и четверо юных американцев медленно и бесшумно, как дикие звери в джунглях, заскользили вперед.

Кольцо постепенно сжималось. Сам Монсегюр уже давно ждал их во рву у подножия одной из башен.

Когда все приблизились на расстояние, достаточное, чтобы полностью окружить замок, майор поставил трех жандармов нести караул с той стороны, где стены вздымались высоко, исключая всякую возможность бегства.

Едва его приказ был выполнен, до слуха наших героев донесся голос Меротт, звавший Сегинаса и Луизо.

Воспользовавшись этим моментом, полковник бесшумно перелез через разрушенную стену и в непроглядной ночной тьме – рассвет еще не наступил – пополз к двери, через которую пробивался слабый свет.

Безжалостное кольцо вокруг Меротт сжималось и последний час этой гадюки был уже близок.

Майор прекрасно понимал, насколько важно было схватить ее до того, как она решится на какой-нибудь отчаянный поступок.

От этого могла зависеть жизнь мадемуазель Эрмины де Женуйяк.

На этот раз ей вырваться не удастся. Танкред, Кловис и один из жандармов подползли к ней так близко, что даже могли коснуться ее платья.

Что же касается Меротт, то по ней было видно, что она ни о чем не подозревала.

Майор уже собрался было встать и зычно крикнуть, но тут лже-баронесса, к всеобщему изумлению, вдруг исчезла, будто сказочный персонаж.

То ли она прошла через стену, то ли ее поглотила земля, но старуха пропала, не оставив по себе никаких следов.

– Не женщина, а сущий дьявол, – прошептал вконец ошарашенный Монсегюр.

Затем подполз к тому месту, где еще совсем недавно стояла Меротт и вдруг нащупал лестницу. Это заставило его задуматься.

Вполне возможно, что эта лестница вела в какое-нибудь подземелье, выход из которого мог располагаться где-то совсем в другом месте. Поэтому злодейка могла воспользоваться этим спасительным для нее ходом и, таким образом, ускользнуть от преследователей.

Неожиданно из-за двери донесся громкий крик. Затем вновь наступила тишина. Но длилась она недолго – послышались два голоса: женский, изрыгавший проклятия, и мужской, выкрикивавший в пылу какие-то слова.

– Это же полковник! – воскликнул Монсегюр. – Вперед, господа, вперед! Двум жандармам остаться и сторожить лестницу!

Все произошло молниеносно. Майор, а за ним и все остальные бросились к двери, преодолели два десятка ступеней лестницы и оказались в просторной круглой комнате, освещенной призрачным светом нескольких коптящих свечей.

В самом темном ее углу шла какая-то борьба.

А произошло вот что. Проникнув в подземелье замка, полковник стал искать Меротт. Но благодаря случайности в крохотном, холодном чулане наткнулся на полуодетую малышку Эрмину.

Увидев полковника, она страшно испугалась и забилась в угол. Но Робер де Сезак, полагая, что узнал девочку, спросил:

– Это вы, мадемуазель Эрмина?

Слово «мадемуазель», которого малышка не слышала вот уже шесть долгих дней, успокоило ее, она решительно шагнула навстречу полковнику, взглянула на него и сказала:

– Я вас знаю, сударь, вы не причините мне зла.

– Ну конечно! – ответил Робер. – Наоборот, мы пришли за вами, чтобы отвести обратно к маме.