Но лошадь наша замедляла бег, ржала и фыркала, натужно всхрапывала. К нам снова приблизился тяжеловоз.

Бандит опять метнул свой кулак в Макгрея. На сей раз тот уклонился, но тут шайрский конь вырвался вперед, и Хильда дотянулась до книги.

– Чтоб тебя! – рявкнул я, когда она схватилась за нижний угол.

Я крепче прижал к себе книгу, ведьма решительно тянула ее в свою сторону. Я проклинал свой перелом и ноги, которые соскальзывали с лошадиной спины. Проклинал эту чертову бабу, которая дергала и выдирала у меня книгу и которая была теперь так близко, что я видел, как она облизывает губы своим мерзким перепачканным языком, и чувствовал гадкий запах ее волшебного наркотика. Неудивительно, что рана в плече нимало ее не тревожила.

Когда мы въехали на мост, сзади раздались новые выстрелы и громогласный оклик:

– Стой!

Это был Шеф – его голос смешался с топотом множества копыт.

– Ох, горите вы все в аду! – взвыл я, пытаясь удержать книгу. Хильда гоготала, я ревел как зверь, последний дюйм книги неудержимо выскальзывал из моих рук.

Еще один выстрел.

До того оглушительный, что я подумал, не попали ли мне в голову. Лошадка наша рухнула как подрубленная – упав мордой в дорожную грязь, бедное животное пронзительно, страшно закричало.

В тот же миг я лишился книги и покатился по земле, тыкаясь и врезаясь в Макгрея.

Я был настолько разбит, что не мог больше сопротивляться движению и просто отдался инерции, которая тащила меня по истоптанному снегу, пока не иссякла.

Я лежал посреди моста лицом вверх – черное небо оказалось утыкано расплывчатыми танцующими звездами. Голова завалилась набок, и я успел заметить коня ведьм, который мчался прочь с ошеломительной скоростью, а вдогонку ему летели пули. Вслед за ним неслись еще две лошади, и вскоре все они растворились в ночи.

Ошалелый и почти бездыханный, я только и мог, что лежать на ледяных камнях. В нескольких ярдах простучали и остановились копыта. Я слышал скрипучие голоса – среди них и голос Макгрея, но не мог понять, о чем они говорят и что происходит.

Трое мужчин с револьверами обступили меня. Одним из них был широко улыбавшийся Шеф.

Я снова увидел массивную повязку у него под носом. И вспомнил тот бесподобный удар, который нанес ему, когда мы с Харрисом улепетывали от него в Йорке.

– За это мне следует поблагодарить вас, мистер Фрей, – сказал он и постучал пальцем по белому бинту. – Сравняем счет?

Он задрал ногу, и та зависла прямо над моим лицом. Я увидел грязную подошву его ботинка и представил, как та сминает мой череп.

Я не сумел сдержать стона, и он зашелся от хохота.

– Ах, ладно, вас и так уже хорошо отделали. – Он кивнул своим людям. – Унесите его.

Двое подхватили меня – мое тело повисло, как у тряпичной куклы, – а сзади подошел третий и завязал мне глаза.

Последним, что я увидел, была издевательская ухмылка Шефа, и когда он заговорил, голос его прозвучал на октаву ниже:

– Не добивайте его пока, ребята. Потешим взор ее величества.

ДНЕВНИК – 1848

Выдержки из разных записей. Рамсгит.

Среда – 12 января.

Сегодня я ходил по комнате (слава богу) один час и 18 минут.

[Август, дата неразборчиво.]

Увы и ах, я хожу только по своей комнате.

[…]

Увы, я ходил по комнате всего 6 минут. [Последняя запись.]

44

До чего странной была та поездка.

Совершенно бесцеремонно меня впихнули в шаткую повозку, кто-то все это время прижимал дуло револьвера к моему виску. Я просидел там несколько часов, надеясь услышать голос Макгрея, но тщетно. Я начал опасаться, что он дал им слишком яростный отпор.

Колеса повозки грохотали, глаза слипались, каждая косточка в теле ныла, и вскоре я задремал. Мне снова и снова снилась королевская гильотина, блестящее лезвие, которое все быстрее летит вниз, однако почему-то так и не долетает до моей шеи, словно настроенное только продлевать мою агонию.

Я проснулся, лишь когда повозка остановилась и кто-то, вероятно сельский врач, запрыгнул внутрь, чтобы сменить шину мне на запястье. Я пробормотал «спасибо», и в руку мне вложили большой ломоть хлеба. Я жадно съел его, пусть тот и был черствым, и мне сунули кружку разбавленного эля. После этого нехитрого перекуса повозка двинулась дальше, и я снова потерял счет времени. В какой-то момент под повязку на глазах просочился солнечный свет, но понять, который час, я по-прежнему не мог.

Похоже, следующая наша остановка случилась, когда уже успело стемнеть, и я услышал рев паровоза. Меня втолкнули в поезд и, судя по размаху движений, усадили в маленькое купе. И снова кто-то уселся возле меня и на протяжении всего пути прижимал дуло к моему виску. И снова я задремал.

Когда поезд остановился, я даже не проснулся. Меня растолкали и повели в очередной экипаж.

– Где мой коллега? – спросил я, когда меня выводили из поезда. Никто не ответил. Я принюхался к ледяному воздуху и, как мне показалось, уловил дух моря.

Меня посадили в очередную коляску, но эта поездка вышла короткой. Меня повели вниз по каким-то мокрым ступеням. Я услышал, как провернулся ключ, затем меня пихнули, чтобы я поднялся на несколько ступеней вверх, и тут с глаз моих наконец-то сняли повязку. Снова ощутив кожей прохладу, я поморгал и осмотрелся.

Я был в каком-то подвале, старые каменные стены покрывали пятна селитры, воздух был спертым, затхлым. Здесь была койка вроде тех, что я видел в тюрьмах, но постельное белье оказалось безупречно чистым, и на нем высилась аккуратно сложенная стопка чистой одежды. Возле койки нашлись кувшин с теплой водой и таз, а рядом – мыло и полотенца. Ближе ко мне стояли мягкий стул и маленький столик, на котором в свете одинокой свечи меня ждал довольно богатый ужин: хлеб, фрукты, сладости и сыр, а также графин кларета и большая кружка воды.

– Последний ужин? – пробормотал я и обернулся, но тот, кто привел меня, уже запирал дверь с другой стороны. Я не успел увидеть его лица.

Я тяжело вздохнул и со стоицизмом узника, осужденного на смерть, привел себя в надлежащий вид, сел за стол и налил себе кларету. Хотя бы кормили здесь сносно.

Я мог бы исписать сотни страниц мыслями, что занимали меня той бессонной ночью, всеми теми страхами и сомнениями. Я думал