время Шура, растерявшись от этой неожиданной и резкой перемены в поведении Шмалева, не нашлась, как восстановить порядок в бригаде.

— Ой! Батюшки! — вдруг со смехом закричал Шмалев, запнувшись обо что-то. В траве раздался треск.

— Что такое? — сердито спросила Шура.

— Плодосъем сломал, — беспечно ответил Шмалев… — Э… да второй плодосъем тоже повредился… вот так штука.

Шура выхватила из рук Шмалева сломанные палки, и накопившееся в ней раздражение наконец вырвалось наружу.

— Ты что, Шмалев… издеваешься над людьми или спятил? Мало того, что дисциплину нарушаешь, так еще и два плодосъема сломал, когда у нас в них и без того нехватка!.. Ты как чертополох за всех цепляешься, все портишь, людям работать мешаешь! Разве я тебя в бригаду звала? Если ты сюда к нам напросился, так работай как честный… и довольно языком трепать, работать надо… А не будешь работать, уходи сейчас же из бригады!

Шмалев оглядел всех большими, недоумевающими глазами.

— По-ду-майте-е… — протянул он. — «Уходи»… А зачем же тогда меня принимали, Шурочка?

— Я тебе не Шурочка, а Александра Трофимовна, я за бригадира здесь, — резко оборвала Шура и отошла, вдруг чего-то испугавшись.

«Ох, вздорный это парень… может, его даже опасаться надо было, а не жалеть… — сердясь на свою доверчивость, думала Шура. — Как бы он еще чего не натворил».

Прошло несколько минут, и Шура должна была отметить про себя, что порядок в бригаде еще сильнее пошатнулся из-за нехватки плодосъемов, которые сборщики начали таскать друг у друга. Яблони на этом участке были старые и высокие, обильно осыпанные крупными румяными яблоками. В добавление к поломкам под одним сборщиком, грузным и неуклюжим, подломилась ветхая лестница. Осталось две лестницы на четыре могучих дерева, отягощенных плодами.

Шура побежала к соседним бригадам, где ей ничем не могли помочь — везде недоставало лестниц и плодосъемов.

— Александра Трофимовна! — звал кто-то из-под пышных кущ. — Опять у меня плодосъем стащили!

Шура кидалась туда на срочную расправу.

— Кто взял? Зачем? Разве тебе плодосъем нужен?

— Да яблоко вон как высоко.

— Врешь! С лестницы до этого как раз дотянешься! Да и руками нежнее с ним обойдешься!

Она снимала яблоки, чутко, как лань, оглядываясь и слушая, что делается вокруг.

— Эх, Шурочка, дорогая, — с насмешливой мольбой бросил Шмалев и обернул к ней лукавое лицо. — Охота тебе на эту зелень сердце тратить!

— Мне бригада доверена. Не болтай, Шмалев.

— Все равно этих озорников не переделаешь. Ты с ними нянчишься, а они тебя же и высмеивают.

— С чего ж это, если я правильно требую… И буду требовать!

— Можешь и не добавлять… Я знаю, как у нас стервенеют на работе, прямо съесть друг дружку готовы… Брр… жутко!

Шура занесла было ногу на лестницу, приставленную к дереву, но подалась назад.

— Это к чему ж ты так выразился?

— Ну, ну… пошутить нельзя!

— Ты всегда так… Тебе шутка, а человеку, как игла под кожу. А у меня работа по доверию, по чести… Помнить бы тебе надо об этих делах.

Через несколько минут раздались крики под самой большой яблоней, ветки которой с южной стороны нависали над откосом берега, круто спускающегося к Пологе.

— Что опять случилось? — испугалась Шура.

— Господи боже, какое же невезенье! — шумно вздохнул, разводя руками, Шмалев. — Две большущие корзины с берега, вместе с землей, так и рухнули вниз!..

— Что же вы смотрите все! — отчаянно крикнула Шура. — Спасать же надо яблоки, а то их волной в реку смоет!..

— Подумаешь, что спасать… — лениво промолвил Шмалев. — Я понимаю, упал бы в воду человек, а то… какие-то паршивые яблоки…

— Да это же самые дорогие наши сорта… и, смотрите, сколько пудов этих прекрасных яблок внизу на песке валяется!.. А труда человеческого сколько на них затрачено… и все это бросить? Ты просто очумел, Шмалев!.. Нечего тебе увертываться, беги скорей вниз и — собрать все до последнего яблочка!

Шура, первая, птицей слетела вниз. Охапками и, не ленясь, по одному начала собирать раскатившиеся во все стороны по берегу яблоки.

— А и зла ты сегодня на меня, Александра Трофимовна, — послышался над ухом Шуры тихий, напряженный голос Шмалева. Он неторопливо собирал яблоки рядом с ней. — Ты сегодня сплошь нападаешь на меня… А я не люблю, чтобы мной этак помыкали…

— Нечего врать! — прервала Шура, отирая горячий пот с лица. — Я за колхозное добро душой болею, мне честь бригады доверена… Нам бы сейчас яблоню обирать, а мы вот с песка яблоки поднимаем, двойную работу делаем… И кто, кто это, подлый, корзины на самый сыпучий край поставил, чтобы все вниз рухнуло!

— Я во всяком случае не знаю, — злобно подчеркивая каждое слово, громко сказал Шмалев, — кто этими проклятыми корзинами так распорядился… и нечего мне ими глаза колоть!.. А я оскорблений и униженья гордости моей никому не спущу… ни мужчине, ни женщине ни за что не спущу!

Шура бегло взглянула в его сторону — и еле удержалась, чтобы не податься назад от внезапного испуга: из-под опущенных век Шмалева на нее будто полоснуло раскаленно-острым взглядом ненависти и злобы, ненависти именно к ней, — за ее сочувствие бывшему батраку!..

«Вот он какой, оказывается! — пораженно подумала Шура. — Это он, значит, за свои поклоны и просьбу передо мной… и за строгие слова Семена… вот как он нам обоим в отместку все делает!..»

Но тут же Шура, быстро оправившись и будто ничего не заметив, холодно сказала Шмалеву:

— Лениво работаешь. Смотри, вон у самой воды сколько еще яблок валяется… Поди туда.

Он молча поднялся и пошел в ту сторону. А Шура перешла поближе к кустам у подошвы берегового обрыва, где тоже всюду краснели яблоки, упавшие глубоко в песок и между сплетшимися стволами кустов. Царапая себе руки, шею и обливаясь потом, Шура собирала яблоки и все время думала, что не было никогда такого несчастного дня за все годы ее уже самостоятельной трудовой жизни.

— Здорово попадает тебе от бригадира, Шмалев! — насмешливо произнес голос одного из молодых сборщиков бригады. — Видно, и тебе, баянист, довелось виноватым быть!

— Кабы только я в самом деле виноват был! — зло и бойко ответил Шмалев. — А то ведь все зря… из ревности!.. Ну да, да? Чего глаза таращишь, сосунок?… Меня все бабы к друг дружке ревнуют, одна от другой меня так рвут, что и жениться не дают!.. Я на Вальку еле-еле взглянул, а эта… Шура меня и приревновала… вот и придирается ко мне…

— Ну… уж это ты вроде напрасно… — посомневался голос. — Александра у нас женщина работящая, уважаемая…

— Такая же, как и все! — с