Бабушка, мама, Мириам, Аарон-Клаус, Влад, Хенрика, Лука.

Живые и мёртвые.

Незабываемые.

Художник накладывал повязки на татуировку с той же заботой, с которой создавал её. Жгучий запах гамамелиса разнёсся по студии, когда он оборачивал марлю вокруг руки Яэль.

– Не забывай менять повязку и постоянно обрабатывать татуировку, – проинструктировал он. – Потребуется какое-то время, чтобы она зажила. Как было с остальными.

Стояло тёплое утро – в нём были явные признаки весны и даже несколько штрихов приближающегося лета. Феликс закатал рукава комбинезона, распахнул дверь в автомастерскую. Он по локти зарылся в двигатель Фольксвагена; машинное масло забивало каждый участок кожи – кутикулы, линии жизни, поры, – иногда проникая так глубоко, что даже хороший душ не помогал от него избавиться. Единственным безупречно чистым участком была правая рука Феликса. Бинты и антибиотики сменились чёрной перчаткой без пальцев. Адель зашила два последних отверстия, чтобы прикрыть кривой шрам.

Феликсу потребовались месяцы, чтобы приучить искалеченную руку снова держать ключ, но даже тогда хватка трёх оставшихся пальцев не могла сравниться с той, что была раньше. Левой руке пришлось стать сильнее. Им с Адель нужно было что-то есть, а цены не отличались милосердием – два починенных двигателя ради пристойного ужина. В разгар войны было несколько недель, когда Феликсу казалось, что боль от голода выворачивает его живот наизнанку.

Всё закончилось, когда сражения переместились южнее, и Франкфурт вернулся к нормальной жизни, если жизнь вообще может быть нормальной на заре уничтожения Третьего рейха. Люди приносили сломанные вещи в мастерскую Феликса, а он чинил их. На столе всегда был кусок хлеба, а иногда даже сыра. В редкие дни Адель удавалось обменять их жалкие марки на мясо или яйца.

Феликс каждый вечер ел ужин, боясь, что он станет последним.

Яэль была жива. Он видел её по телевизору – скрытые татуировки, её собственное лицо – рядом с генералом Райнигером, когда тот рассказывал Новому Берлину и Германии об их будущем как республики. Все слова о выборах и реструктуризации парламента прошли мимо Феликса. Он смотрел на Яэль и знал, что милосердие Мириам лишь отсрочило неизбежное.

Волки приближались. Однажды они покажутся на пороге, требуя кровь за пролитую кровь.

Каждый раз, когда в автомастерскую заглядывал новый клиент, когда Феликс слышал, как Адель вытирает туфли о половик, ему казалось, что расплата близко. Но её не было. И не было. И не было. Зима перешла в весну, которая уже заигрывала с летом.

Феликс продолжал работать. Мёртвые всегда склонялись над двигателями вместе с ним. Мартин, мама, папа. Лука Лёве (он скучал по этому мудаку больше, чем мог представить). Хенрика и корпящие над радио оперативники. Анна Вайскопф. Сегодняшняя жара делала их присутствие особо тягостным.

– Не думала, что найду тебя здесь.

Феликс уронил ключ. Он зазвенел о металл двигателя, но механик не стал ничего поднимать. Судьба стояла на крыльце автомастерской рядом с башней запасных шин. Тёмные волосы, рукав достаточно короткий, чтобы не скрывать стаю на левой руке. Феликс не слышал, как Яэль подошла. Конечно, как иначе? Она – шпионка, лёгкая, как пёрышко. Насколько легко Яэль могла бы проскользнуть за спину Феликсу и вскрыть горло?

Его не особо успокаивало то, что она этого не сделала. Долги такие, как его, забирают только лицом к лицу.

Феликс выпрямился. Он знал, что в одежде Яэль всегда спрятано оружие, и ждал, когда оно явится на свет. Но оно не являлось. Вместо этого девушка скрестила руки и склонила голову набок, читая буквы, которые написал дедушка Феликса ещё в тридцатых годах. АВТОМАСТЕРСКАЯ ВОЛЬФОВ – значилось белым цветом на чёрном шлакоблоке. Время и погода лишили буквы ровных краёв. Папа всегда порывался обновить надпись, но это желание каждый раз спускалось на самое дно длинного списка рутины.

Феликс пожалел, что не обновил краску. Он сомневался, что у Адель когда-нибудь дойдут до этого руки.

Яэль шагнула в двери мастерской. Скрещенные руки покоились на груди.

– Разве ты не продал это место господину Блайеру, чтобы попасть на Гонку Оси?

– Продал.

После произошедшего в штаб-квартире близнецы несколько недель провели в Германии, перебегая от бомбоубежища к бомбоубежищу, когда позволяли уличные перестрелки. Они добрались до окраин столицы, где располагалась квартира Адель. Там близнецы задержались лишь для того, чтобы упаковать все ценности, фотографии и консервы. Феликс убедил сестру, что мама и папа обязательно вернутся во Франкфурт, если они ещё живы. Франкфурт – их единственная возможность снова быть семьёй.

На путь, который обычно длился менее шести часов, ушло больше недели. Движение было столь плохим, что приходилось идти пешком, и не раз дорогу им преступала война. Она охватила и Франкфурт: заброшенные дома, разграбленные магазины, целые исчезнувшие семьи. Добравшись, Феликс и Адель обнаружили на пороге своего дома кладбище молочных бутылок, а автомастерскую брошенной и заколоченной.

Господин Блайер не явился за своей собственностью. Позже Феликс узнал, что господина Блайера убили во время бунтов. Без семьи и правительства мастерская возвращается им.

Яэль хмыкнула, снова осматривая помещение, взгляд её упал на масляное пятно в форме кривого сердца. Место, где Феликс обычно сидел, наблюдая за работой отца.

– Выглядит прямо как на фотографиях.

Феликс всё ждал, ждал пули, ждал клинка, но не было ни ударов, ни выстрелов. И он уже не мог больше просто стоять и молчать.

– Ты пришла убить меня?

Глаза Яэль оторвались от пола, именно такие, как Феликс и ожидал: с острым недовольством, дрожью предательства. А что они видели в ответ? (Не во внешности; зеркала и так часто напоминали ему, как жестоки были последние месяцы. От дней без еды щёки ввалились, под глазами залегли круги. Даже волосы приобрели пепельный оттенок).

Могла ли Яэль видеть мертвецов, стоящих за его плечами? Бессонные ночи, в которые Феликс ощущал, как кудряшки Хенрики затягиваются вокруг его шеи? Дни, которые тянулись слишком долго, потому что он знал: их отдали не по своему желанию? Людей, у которых были лица?

– Я задумывалась об этом. – Яэль отвела взгляд, опустила его вниз, к перчатке. – Но все мы и так достаточно пострадали, не думаешь?

Он не знал, что сказать. Не знал, как научиться дышать.

– Тогда зачем… зачем ты здесь?

– Адель дома?

Дома. Феликс знал, если они придут к Вольфам, то обязательно обнаружат в гостиной сестру, пытающуюся распределить недельный бюджет.

– Зачем? – спросил он вновь.

– Я кое-что пообещала тебе, давно, в Молотове, – медленно произнесла Яэль. – Я смогла исполнить лишь половину. Сегодня я собираюсь сдержать его окончательно.