– Ничего, Юрик. Там ты всё узнаешь. Но только сходить надо, когда стемнеет! Попозже вечером. Понял?

В ответ последовал кивок.

– Скажешь, что ты от председателя горсовета и тебе нужен товарищ Горожанин! Запомнишь?

Юрий повторил фамилию.

В Бессарабии мало кто в начале советизации знал, что означают буквы НКВД. Но кто-то всё же проявил вслух свои знания, сказав, что это железнодорожное учреждение, которое находится где-то далеко на востоке Советской России и называется КВЖД. Поэтому Юрий так и ответил председателю городского совета.

В одном из просторных номеров бывшего отеля с громким названием «Париж» Юрий предстал перед человеком в военной форме. На рукаве у него был значок: обрамлённый позолотой меч, вокруг которого раздавленная змея, на петлицах по два кубика. Военный сразу спросил:

– У тебя оружие есть?

– Да, конечно! Револьвер, – ответил посланец председателя горсовета, словно разговор касался рогатки, которыми в детстве увлекаются мальчишки. – Два карабина, отнятых вместе с друзьями у румынских солдат, я передал новой городской цивильной охране – она теперь вместо бывшей румынской полиции. Стережёт национализированный склад с монопольными водочными товарами. А револьвер был в легковушке, которую мы с моим другом Валей Колевым увели от кофейни накануне появления парашютистов. Мы это провернули, пока жандармские офицеры в кофейне заполняли свои термосы. Вот его я оставил себе.

– Револьвер надо было сдать! – сказал товарищ Горожанин. – В городе повсюду были вывешены по этому поводу объявления! А ты почему не сдал?

– А почему я должен сдавать, если лично взял его в жандармской машине? На этой машине теперь ездит председатель нашего горсовета товарищ Пашков! Это он велел мне придти сюда. А револьвер может понадобиться для охраны складов.

– А ты знаешь, куда пришёл? – спросил военный.

– Конечно! В Эн-Ка-Вэ-Дэ, – чётко ответил Юрий. Так произнёс это название часовой при входе в бывший отель «Париж». По мелькнувшей у товарища Горожанина усмешке Юрий понял, что Пашков, очевидно, рассказал ему по телефону про КВЖД. Поэтому Юрий сказал: – Теперь знаю, что здесь не КВЖД, как вначале считал.

Незнание и путаница в названиях учреждений были тогда естественны. Кругом всё незнакомо, ново, во многом непонятно. В то же время большинство бессарабцев после двадцатидвухлетнего оккупационного режима унижений и бесправия восприняли освобождение края как наступившую благодать. Люди надеялись на перемены к лучшему, на воцарение справедливости. Особенно ждали установления равенства и братства. О них были наслышаны на ставших модными митингах, собраниях и бесконечных, непривычных выступлениях людей, которых называли тоже неизвестным ранее словом «агитатор».

Это был небольшой отрезок времени ознакомления с новыми советскими порядками, терминами, названиями. Не каждый мог их запомнить и запросто выговорить. Откровенное недоумение возникало при их произношении. Некоторые зачастую вызывали улыбку, какие-то высмеивались: «Заготживсырьё», «Стройпромсклад», «Стройпромбыт», «Стройпромбанк», «ЗАГС», «Уполнаркомзаг», «Горкомхоз», «ДКА», «Агитпункт», приставшее КВЖД вместо НКВД. И ещё целое множество незнакомых слов и словосочетаний.

Разговор в НКВД завершился взаимным пониманием. К тому же начальник больше не настаивал на сдаче револьвера.

Однажды Юрий, придя домой, выложил на стол кучу пачек румынских купюр. Мать испугалась.

– Откуда у тебя столько денег?! – озадаченно спросила она. – Где ты их взял?

– Что значит «откуда?» – обиженно ответил сын. – Получил жалование, которое теперь называют «зарплата».

– Это же большие деньги! – продолжала сбитая с толку мать. – Если тебе всегда будут так платить, тогда, может, купим себе небольшой дом, чтобы не скитаться по чужим углам.

– Посмотрим, – неуверенно ответил сын. – Тут за два с половиной месяца. Никому до сих пор так не платили. Это первый раз.

– Так много? Не укладывается в голове. На базаре пара хороших живых кур стоила 20 лей. А один рубль равен сорока леям. Значит, стоимость пары курей не превышает 50 советских копеек!..

Вначале новые власти установили такой валютный курс. Сорок румынских лей равнялись одному рублю! Если пара кур (живых – других не было) стоила 20–25 лей, то теперь меньше одного рубля.

– Вот это житуха будет! – говорили болградцы. – Малина!

– Уря! – вскрикнул с утра во хмелю местный рыбак. – Настоящая «малина»! На рюбиль можно будет четыре – пять бутылок вина купить! Да здравствует товарищ Иосиф Сталин!

Но постепенно жизнь входила в свою колею. Люди стали разбираться не только в ценах, но и почём фунт лиха. «Малина» тоже начала бледнеть.

С внучкой помещика Давыдова Изабеллой Юрий был знаком со времён учёбы в лицее. Городишко-то небольшой. Иногда встречались случайно, на ходу перебрасывались шуткой или говорили о погоде, о новой кинокартине в иллюзионе Фишерова. Но не более. Она не могла не нравиться: красивая, интеллигентная, приятная. Не исключено, что и он был ей симпатичен.

Единственный в городе уложенный добротным белым кирпичом тротуар был на проспекте Давыдова перед крупнейшим в уезде банком «Коммерчиал». Банк располагался в массивном здании с двумя огромными мраморными львами перед входом. Высоченные окна также были обрамлены мрамором. В левой части здания проживала семья помещика с внучками Изабеллой и её сестрёнкой. Вокруг них хлопотали бабушка и бонны – англичанка и француженка, несколько слуг. Во дворе находились конюшни с породистыми скакунами. Иногда их впрягали в шикарный фаэтон. Когда он проезжал по улицам города, болградцы останавливались и подолгу глядели ему вслед.

На рождественские праздники старик Давыдов с вытянутыми в руках вожжами на изящных санях, запряжённых резвым красавцем-рысаком со звенящими бубенцами и покрытым синеватой сеткой, с двумя укутанными в меха внучками пролетал мимо бульвара на глазах у столпившихся на тротуаре болградцев. Это было впечатляющее зрелище.

Года за два или больше до установления советской власти, как судачили соседи, у престарелого помещика Давыдова появилась сожительница – дородная, грудастая, краснощёкая молочница, жена хромого сапожника-пьянчуги.

Ходили слухи, что отец Изабеллы умер от заражения крови. О матери ничего не было известно.

Летом из открытого окна иногда доносились звуки рояля: у сестрёнки либо у самой Изабеллы проходил урок музыки. В непогоду её отвозил в гимназию фаэтон, запряжённый парой лошадей, хотя расстояние до гимназии не превышало трёх-четырёх обычных кварталов и небольшого сквера вокруг кафедрального собора.

Кроме банка на проспекте и большой квартиры у Давыдова имелись загородная вилла в виде крепости с белыми мраморными башенками и ухоженный довольно крупный виноградный сад, за которым уходила вдаль огромная территория со всякими посевами.