Сказать или нет?

– Я… художник.

– Странно. Вы не похожи на художника.

– Художники выглядят как-то по-особенному?

– Художники смотрят по-особенному. Они смотрят сквозь тебя, как будто все самое главное находится у тебя за спиной. Чуть выше, чуть ниже, чуть правее, чуть левее – но уж точно вне твоей оболочки.

– Вы говорите так, как будто знаете художников очень близко.

– Мой друг… Тот с которым мы выиграли регату… Он любил рисовать. Я знаю художников, дорогой мой Икер. А вы больше похожи на полицейского. И вы не приятель Виктора.

В старике ровным счетом ничего не изменилось, он все так же улыбается Субисаррете, и позолоченные буквы на замшевом кармане горят все так же нестерпимо. Но на доверительной беседе можно поставить крест.

– С чего вы взяли? – вяло попробовал защититься Икер.

– Виктор терпеть не может пиво и спортбары он тоже недолюбливает, там слишком шумно. Он сам мне об этом говорил.

– Ну, хорошо. Я скажу вам правду.

– Так вы не приятель Виктора…

– Я ищу Виктора, это правда. И я полицейский, вы угадали. Полицейский инспектор. – Сказав это, Икер неожиданно почувствовал облегчение, этот чудесный одинокий старик заслуживает правды, а не вранья. – И у меня тоже был друг, очень близкий. Такой же близкий, как тот, с кем вы выиграли регату. Два года назад он пропал, но дружбе это не мешает, верно?

«Блю пасифик блюз» давно закончился, но только теперь Икер слышит шипение иглы, оно похоже на шуршащий песок. На песчаную бурю, заставшую врасплох. Песок забивается в глаза и уши, скрипит на зубах – говорить Икеру все труднее. Но и молчать – невозможно.

– Два года назад он пропал. Уехал из города и больше не вернулся. Я пытался найти его, но все попытки были тщетны.

– Даже несмотря на то, что вы полицейский?

– Даже несмотря на это.

– Ни одного следа не нашлось? – голос старика прозвучал сочувственно.

– След нашелся только сейчас. Мой друг мертв, убит. И я расследую это дело.

– Но причем здесь Виктор?

– У меня есть основания полагать, что он причастен…

– Причастен к смерти вашего друга? – голова старика мелко затряслась. – Виктор – милый мальчик, очень добрый, он никому не способен причинить не то что боли – малейшего неудобства. А вы говорите о преступлении!

– Я ни в чем не обвиняю Виктора. Я просто сказал, что он имеет отношение к делу.

– Нет! Вы сказали, что он причастен.

– Значит, я неправильно выразился. Виктор мог стать свидетелем преступления, случайным. Я ищу его второй день, но он исчез. Он ушел из своей квартиры позавчера и больше не возвращался, его машину нашли в порту вместе с ключами зажигания. И… я беспокоюсь о нем. Если вы можете что-то сообщить мне о месте его нынешнего пребывания, я буду вам признателен, Шон.

Голова старика наконец-то перестала трястись.

– Виктору угрожает опасность, – еще раз надавил Субисаррета. Играть на чувствах старика не самое благодарное занятие, но для установления истины все средства хороши.

– Как вы узнали обо мне?

– Чек с адресом вашего магазина. Я нашел его в машине Виктора. Чек датирован позавчерашним числом, Виктор получил от вас семьдесят пять евро.

– Я бы хотел взглянуть на ваше удостоверение, – помолчав, сказал Шон.

– Да, конечно.

Старик изучал удостоверение чуть дольше, чем длилась песня «Блю пасифик блюз», и все это время Икер пытался справиться с песчаной бурей, с песчинками, скрипящими на зубах; интересно, шляпа все еще на месте или ее сдуло ветром? Отнесло в Ирун, к бумажным ногам Риты, которая никогда не была сексуальнее?..

– Я не знаю, где он сейчас. Но он был у меня позавчера утром.

– Именно тогда он показался вам не таким, как всегда?

– Да. Было и еще кое-что. Он принес мне трость.

– Трость?

– Занятная вещица. Он хотел оставить ее у меня, как делают остальные. Те, кому нужно избавиться от старых вещей. Лучше выручить за них небольшую сумму, чем просто выбросить на помойку, не правда ли?

– Это разумно.

– Виктор не хотел брать у меня деньги, но я настоял.

– И выписали ему чек?

– Так принято у меня в магазине. За трость я заплатил ему семьдесят пять евро, они никогда не помешают. Тем более что у мальчика каждый цент на счету.

– А эта трость… Она стоила таких денег?

– Забавная вещица, я уже говорил. Но какой-то особенной ее не назовешь. Семьдесят пять евро – вполне подходящая цена.

– Он что-нибудь рассказывал вам об этой трости?

– Ничего. Просто принес для пополнения коллекции, так он заявил. Вон там, в углу, рядом с буфетом, все трости и стоят.

Повернув голову туда, куда указывал старик, Субисаррета увидел широкую приземистую тубу, заполненную десятком тростей и невесть как затесавшимися в этот мирный антураж двумя старинными кремниевыми ружьями.

– Значит, это было позавчера?

– Позавчера утром. Я только-только открыл ставни и отпер дверь, а Виктор уже стоял на пороге.

– Именно тогда он показался вам не таким, как всегда?

– Все верно, инспектор.

– «Мой дорогой Икер» нравилось мне больше. Значит, он был возбужден, Виктор? Может быть, взволнован?

– Я уже сказал вам. Он выглядел как человек, который с трудом приходит в себя после ночного кошмара.

– Никто не звонил ему, пока он находился в магазине?

– Нет. Я даже не знаю, есть ли у него мобильный…

– Он не оставлял вам свой номер? Мне кажется, это принято между людьми, которые доверительно общаются.

– Разве я сказал, что наши отношения были доверительными? Они были теплыми, это правда. Но доверительными я бы их не назвал.

– И тем не менее вы знаете, что он не пьет пива и ненавидит спортбары.

– Об этом было сказано вскользь, очень давно. В основном мы говорили о Рите. О Сансе́. О том, что он мечтает поступить в университет. О всяких пустяках. Иногда он просто сидел в углу и читал…

– Я бы хотел взглянуть на трость.

– Увы.

Такого ответа Субисаррета не ожидал.

– Ее нет?

– Я продал ее в тот же день, спустя несколько часов. Во второй половине дня появилась пожилая пара, туристы. Очевидно, они приехали на Эуско, это станция в пяти минутах ходьбы отсюда…

– Я знаю.

– Сначала появился мужчина, его я не особенно запомнил. Женщина вошла позже, вот ее я помню хорошо. Невысокая, плотная, в красной панаме. Они все время препирались, женщина была недовольна мужем.