Он потянулся к столу, не вставая, налил обоим ещё по глотку коньяку, и они выпили снова. Затем встал, прошёл в душ и накинул халат. Кире тоже выдал халатик. Бывший дежурный. Женского размера. Тот, что провисел все годы в подвале, как трогательно-милое напоминание о прошлой жизни. Сказал, завтра рано утром поеду в Жижу, расскажу всё Гвидону и Прис. Сегодня уже не получится, потому что — за рулём. Это было правдой. Новенькую «Волгу», такую же, как у Гвидона, цвета морской волны, Шварцы приобрели сразу после того, как Триш с маленькой дочкой вернулась из Лондона в Москву, весной. До этого они с Приской завершали все дела по продаже семейной недвижимости, оставшейся в наследство после кончины сэра Мэттью. Автомобиль пришлось брать за валюту, так что с учётом специальных цен получилось довольно дорого. Но этого хотела Триш, да и жизнь уже требовала передвижений в Москву и обратно не на электричке, а по шоссейке, с комфортом. И теперь «Волга» стояла рядом со входом в полуподвал, на Октябрьской.

Было уже довольно поздно. Юлик пожарил яичницу, они поели, запили чаем, и Кира осталась в мастерской уже до утра. Утром он сказал ей:

— Мою дочку зовут Нора. Ей седьмой месяц. Она ужасно смешная. А похожа на Джона, Ниццыного деда.

Он хотел сказать — на Ниццу, но передумал. И сказал — на Джона. Оба понимали, что эти мимоходные слова произнесены для того, чтобы развести мосты, но в то же время наметить пути объезда. Кира понятливо кивнула и сказала, прощаясь:

— Позвони мне, пожалуйста, когда вам что-нибудь станет известно про Ниццу. Ладно?

— Непременно, — с готовностью отозвался Юлик и предложил: — Тебя забросить домой?

— Нет, доберусь на метро. Ты лучше езжай поскорее в эту вашу колонию, а то я очень нервничаю.

В дверях они чмокнулись, так, по лёгкой, но с передачей взаимного сигнала, и она исчезла. Сам же он отправился в Жижу, не представляя, кому из Иконниковых донести известие первым и что всем им теперь предстоит. Или попросить Тришку сходить через овраг? Внезапно поймал себя на мысли, что о Гвидоне, Приске и Ницце думает как о своих родных. О самых родных и близких людях, не считая Триш и маленькой Норы…

С обыском к Таисии Леонтьевне, по месту постоянной прописки Натальи Иконниковой, пришли тем же утром, в то время как Юлик уже почти миновал Боровск и выруливал на узкую бетонку, ведущую к Хендехоховке и Жиже. Понятых взяли из соседей-коммунальщиков. Предъявили ордер, всё по закону, и приступили. Онемевшей Таисии Леонтьевне между делом сообщили, что её приёмная внучка, Наталья, арестована и находится в следственном изоляторе. Правда, сам обыск вёлся так себе, впроброс, скорее формально, нежели по существу. И так было ясно, что пришли не в то место, где можно обнаружить что-либо полезное для следствия. Поинтересовались, когда в последний раз бабушка видела внучку. С трудом пришедшая в себя Таисия Леонтьевна скрывать не стала и постаралась объяснить, что Ницца, то есть Наташенька, постоянно здесь не проживает. Потому что живёт в квартире своего жениха, Всеволода Штерингаса, на Чистых прудах. А сюда, в Кривоарбатский, заезжает эпизодически, чтобы повидаться с ней и помочь по хозяйству. Это была новость. Это было то самое, ради чего приехали. Тут же пробили по базе место прописки гражданина Штерингаса В. Л. и так же оперативно поехали выписывать ордер на обыск по новому адресу подследственной. Одновременно доложились наверх, что так, мол, и так, обнаружен адрес, хозяин жилья некий Штерингас, научный сотрудник НИИ общей генетики АН СССР, кандидат биологических наук.

Вот тут-то всё и сошлось, потому что открывало следующую дверь в следствии по делу. Генерал-лейтенант Чапайкин уже не был уверен, что — одной лишь Иконниковой. Гнездо! Обнаружено вражеское гнездо, преступная и организованная группа антисоветчиков, одному из которых удалось бежать на Запад, наверняка увезя с собой гостайну, а другой, которая напарница, она же невеста, она же студентка Иконникова, уйти не удалось, потому что вовремя была задержана оперативными сотрудниками Комитета государственной безопасности и в скором времени непременно даст важные показания. И хорошо бы расколоть эту маленькую сучку, «зассыху» детдомовскую, на связь с антисоветчиками из эмигрантского НТС — Народно-трудового союза. Буковского — не удалось, с Делоне тоже не получилось. Ну, те тёртые, мужики всё ж, идейные. А с этой — попробуем, глядишь, выкрутим что нужно, будет чем отчитаться по крайней мере. Так, через заведение Сербского пропустить для начала, потом в психушке подержать в спецушной, а там и заговорит, откроет ротик свой девичий. И писульку подпишет покаянную.

В общем, Глеб Иванович, как узнал новость, заорал не своим голосом:

— Немедленно! На адрес! Понятых! Дверь вскрыть, обыскать всё, каждую мелочь и найти мне улики! Это сеть, организация, ищите следы! И улики, улики дайте, связи, концы! Всем всё ясно?

Дверь в квартиру Штерингаса в итоге вскрывать не понадобилось. Просто взяли ключи из списка изъятых у арестованной Иконниковой вещей, отперли замок и вошли вместе с понятыми. Квартиру перевернули, как было велено, но, разумеется, ничего не обнаружили. «Белую книгу» и папку с тесёмками Ницца после первого разговора с Севой вернула Кире Богомаз, честно признавшись, что её Сева машинописные материалы нашёл и дело это не одобряет.

Результат был доложен генералу и некоторым образом его удручил. В отсутствие подходящих вещдоков для сохранения лица и накачки дела следствию оставалось одно — раскрутить Иконникову на нужные показания, которые могли бы надёжно приблизить его к раскрытию активной группы антисоветчиков. Реальной или виртуальной, как сложится. Лучше — реальной.

После того как оперативные работники, проведя обыск, опечатали и покинули квартиру в Кривоарбатском, Таисия Леонтьевна, придя в себя, набрала номер Миры Шварц и дрожащим голосом спросила:

— Вы уже в курсе дела, Мира Борисовна? Может быть, у вас есть какие-то известия из Жижи? Что случилось? Мне толком ничего не объяснили.

— В курсе, — пасмурным голосом ответила Шварц, — сам позвонил и сказал. Больше ничего не знаю. И не верю… — внезапно она зарыдала в трубку. — Этого просто не может быть, слышите? Не может быть!

Таисия Леонтьевна подержала паузу, терпеливо дождалась, пока Шварц немного успокоится, и попробовала уточнить:

— Простите, кто вам позвонил, Мира Борисовна? Вы о чём?

— Как кто? Сам он и позвонил. Сказал, будет теперь жить на Западе. Сказал, домой не вернётся. И что мне прикажете теперь делать с этими его словами? Кто мне объяснит, зачем он мне это сказал? И для чего он так со мной поступил, мой Сева? А? Для чего? — она снова зарыдала, не находя сил продолжать разговор. Таисия Леонтьевна замерла с телефонной трубкой. Всё это напоминало театр абсурда. Или испорченное радио. Или просто чью-то нехорошую злую шутку. И она готова была всему этому поверить, в эту глуповатую игру в абсурдизм, если бы в её доме только что не закончился обыск.

— Как не вернётся? — переспросила она Миру. — Вы о чём, Мира Борисовна? И при чём тут Всеволод? Его что, тоже арестовали? Вместе с Ниццей?