– Нет.

Отвернувшись от его руки и умоляющего голоса, она передвинула свою подушку к самому краю кровати, как можно дальше от мужа. Потом, взбив подушку, зарылась в нее левой щекой. Но как только сладкие мысли о Пауэлле прокрались в ее голову, муж снова потревожил ее:

– Большим сюрпризом было увидеть твоего брата.

– Да, неприятным.

– Ты действительно хочешь пригласить его на ужин?

– После того, как он выгнал меня из родного дома? – Ее высокомерный тон уже был ответом. – Хорошо бы тебе помолчать. Я устала.

От него – уж точно. От Пауэлла она бы никогда не смогла устать – ни от его неисчерпаемого искусства в постели, ни от его совершенно неординарной личности, которую она начала с изумлением узнавать.

Они встречались по меньшей мере раз или два в неделю, когда позволяло служебное расписание Хантуна. Свидания всегда проходили на Чёрч-Хилл. Несмотря на риск, Эштон предпочитала входить только через парадную дверь, а не пробираться украдкой через сад за домом. Ей даже нравилось это ощущение опасности, когда средь бела дня она приезжала на Франклин-стрит; внутри дома ее сразу же охватывало чувство полной защищенности, которого уж точно не было бы в каких-нибудь безвкусных меблированных комнатах.

Джеймс никогда не спрашивал ее о том, что она делает днем. Он даже не знал о ее таинственных отлучках из дому. Он был слишком глуп, слишком занят своими жалкими обязанностями в министерстве финансов, из-за которых просиживал на службе до восьми или девяти каждый вечер.

Пауэлл не только удовлетворял Эштон физически, иной раз довольно жестко, но и приводил ее в восхищение как личность. Он был истовым патриотом, но не менее пылко любил и самого себя. Никакого противоречия в этом не было. Он любил Конфедерацию, но ненавидел Короля Джеффа. Он верил в сецессию, но не в сецессионистское правительство. И твердо намеревался не только выжить в этой злосчастной войне, но и разбогатеть.

– У меня есть на это год или около того. Дэвис еще какое-то время будет беспрепятственно совершать просчет за просчетом. Но правда на нашей стороне, и мы должны и можем победить в этой войне. Если потом во главе встанет правильный человек, я смогу стать принцем этого нового королевства. Ну а при нынешнем положении вещей и том диктаторе, что сейчас у власти, я, пожалуй, могу только разбогатеть.

Патриот, удачливый делец, потрясающий любовник! Эштон никогда не встречала столь невероятного человека и знала, что другого такого не встретит. По сравнению с ним Хантун выглядел еще более жалким.

Но это уже не имело значения. Их брак, непрочный с самого начала, теперь и вовсе разваливался. Несколько последних месяцев убедили Эштон в том, что Хантун никогда не добьется ни положения в обществе, ни финансового благополучия, потому что для этого нужно обладать хитростью, силой духа и умом, а ничего этого у него не было. Во время того короткого спора с Дэвисом он умудрился сам себя загнать в ловушку.

Отвращение Эштон к мужу росло с каждой неделей, как и уверенность в том, что она любит Ламара Пауэлла.

Любит. Как странно было сознавать, что это расхожее слово может быть применено к ней самой. Лишь однажды в жизни она испытывала подобные чувства. А потом Билли Хазард отверг ее, предпочтя Бретт, после чего и началась цепь событий, которая завершилась тем, что ее ненавистный братец выгнал ее из Монт-Роял.

В том, что Пауэлл питает к ней ответные чувства, Эштон сильно сомневалась. Этот человек, как ей казалось, не мог любить никого, кроме себя. Но это ее мало волновало. Ей было достаточно…

– Эштон?

Она все так же лежала спиной к мужу. Грязно выругавшись, она стукнула кулаком по подушке. Ну почему он не хочет оставить ее в покое?

– В чем дело?

Мягкая, противная рука поползла по ее плечу.

– Почему ты так холодна со мной? Я уже несколько недель не исполнял супружеского долга…

Боже, даже когда он молил о любви, он говорил как адвокат. Ну так он заплатит за то, что не хочет оставить ее в покое. Эштон отодвинулась в сторону, разбросав волосы по подушке, нащупала спичку на столике, зажгла ее. Сняв колпак с лампы у кровати, подожгла фитиль, вернула колпак на место. Потом приподнялась на локтях и подтянула ночную рубашку к груди:

– Ладно, давай.

– Чт… Что?

– Сними эту вонючую рубаху и получи то, чего хочешь, если сумеешь.

В ее глазах заплясали злобные огоньки. Эштон согнула колени и раздвинула их, стиснув зубы:

– Ну же!

– Не уверен, что смогу по команде… – прозвучал его приглушенный голос из-под длинной фланелевой рубашки, которую он неуклюже пытался снять.

Когда он наконец бросил одежду рядом с кроватью, Эштон, с презрением оглядев его белое тело, увидела, что он прав. Хантун готов был заплакать. Эштон только смеялась:

– Ты никогда не можешь. Даже если твой стручок и проявляет признаки жизни, мне кажется, что внутри меня наперсток. Как ты вообще надеялся удовлетворять жену, когда женился? Ты просто жалок!

Она резко сдвинула колени, рывком вернула на место ночную рубашку, схватила лампу и вышла из спальни. Хантун слышал, как она спускается по лестнице.

– Ты просто сука! – заорал он, наплевав на то, что его могут услышать Гомер или еще кто-то из домашних слуг. Пусть знают, и поделом ей.

Гнев иссяк так же быстро, как и легкая эрекция, которая возникла, пока Эштон кричала на него. Ее грубость, однако, не просто причинила Хантуну боль. Она только подтвердила подозрение, возникшее уже несколько дней назад. У его жены появился другой мужчина.

Хантун рухнул на кровать и закрыл глаза рукой. В этом Ричмонде все шло не так. Ему приходилось заниматься черной работой на правительство, которому он с самого начала не доверял и которое презирал. То же самое он чувствовал по отношению к Дэвису, чьи противники уже составляли не просто взвод или полк, а целую небольшую армию. И это были важные люди: вице-президент Стивенс; Джо Джонстон; Вэнс из Северной Каролины и Браун из Джорджии – губернаторы, которые прямо заявляли, что Дэвис узурпировал власть; Томбс – бывший государственный секретарь, которого Дэвис вынужден был сделать бригадным генералом, чтобы прекратить его едкие нападки.

Президент диктовал армии, что и как делать, и в то же самое время раболепствовал перед виргинской аристократией, как будто это был единственный способ примириться с его жалкой родословной. Дэвис бездарно вел войну, плохо управлял государством – список обвинений расстроенный ум Хантуна мог продолжать еще очень долго – и мешал ему продвинуться по службе, портя тем самым его отношения с женой.

Почти час он лежал, воображая Эштон обнаженной, в постели с другим мужчиной. Кто же этот мерзавец? Какой-нибудь офицер? Или тот плюгавый хитрый еврей с его безупречными манерами? А может, тип вроде этого бессовестного проныры из Джорджии, Пауэлла? С пересохшим ртом Хантун представлял, как Эштон совокупляется с разными подозреваемыми. Он хотел знать, кто этот человек. В конце концов, он может потребовать от нее назвать имя…