Вон – Понятьев замотал головой. Он считает, очевидно, чтоникакой деморализации не было.

В вас, гражданин Гуров, зреет решение?.. Думайте..

Вдруг звонят мне в сорок первом, в мае, и сообщают, чтоПонатьев нашелся. Елки-палки! Опять лечу туда, на Колыму. Где, вы думаете,нахожу я вашего папеньку? Десять фантастов, если начнут гадать и выдумывать –не нагадают и не выдумают, и интересно мне: соотнесете вы после моего рассказавсе услышанное с природой дьявольской идеи, сняв с нее, конечно, красивыеслова, или же жуткие тракты, повиснув в воздухе, будут ожидать тыщу летустановления своего с нею родства. Очень интересно.

Добираюсь до межзонального лазарета.

– Хотите, – спрашивает главврач с нормальнымчеловеческим лицом, – аттракцион посмотреть и сеансов, как у нас говорят,поднабраться? Там и Понатьева своего увидите.

Пошли. Зоны лазаретные, мужская и женская, разделенызабором. Перелезть через него нельзя даже здоровому человеку. На нем проволокаколючая и острые пики. По обе стороны забора – бараки, операционные, кухни,прогулочные дорожки, морги. Морг женский и морг мужской. Мы стояли в женскойзоне, на вахте, оттуда хорошо просматривался весь забор.

– Гони мужиков на прогулку! – распорядилсяглавврач и сказал: – Наблюдайте, товарищ полковник.

И вот товарищ полковник видит через некоторое время, как издырок в заборе, из одной, третьей, десятой, двадцатой, вылезают разных размеровстоячие мужские члены, а один из них самый здоровый. Главврач и вахтенныеохранники засмеялись. Я не сразу сообразил, над чем они хохочут. Да!Представьте себе, гражданин Гуров, вылезают на наших глазах стоячие мужскиечлены, которым бы сейчас жен своих радовать и веселить, бабенок-полюбоениц всладкую пропасть закидывать, детишек зачинать, а они вылазят из дырок в заборе,залатанною во многих местах, вылазят в заново пробитые дырки, просовываются ещепять-шесть членов, и вот уже, визжа, горланя, хохоча, задирая на ходу юбки,платьица и комбинашки, бегут к членам из открытого барака несчастные бабешки…Облепили забор, тычутся кто задом, кто передом. Я остолбенел и как бы отлетелсам от себя, став бесплотной тенью, потому что душа, много чего повидавшая, немогла признать в первый момент реальности «провинциального аттракциона», какназывали его главврач и надзиратели.

Молодые и средних лет женщины прилаживались к детородныморганам зазаборных мужчин, и я слышал, как сплетаются чисто, вульгарно, нежно,шутливо и страдательно их голоса из-за невозможности сплестись в желанной ласкерукам и ногам из-за черт знает кем изобретенной невозможности приникновения всчастьи самоотдачи к устам человеческим человеческих уст. Это было невыносимо,и за миг до того, как я пришел о себя, я ощутил в своей душе отрешенную отвсего личного любовь к людям, а может быть, страстное сострадание.

Что-то удержало меня дать приказ прекратить это безобразие.Я отвернулся от женщин, стараясь не слышать ни голосов их, ни смеха, нивыкриков, в которых чувствовался назревавший по мере необходимого возрастания вдушах общего стыда, взрыв веселого, спасительного хулиганства, и смотрел напохабные лица надзирателей. Я вглядывался в них, потом спросил, откуда сами ониродом? Смоленский. Вятский. С Урала. Крестьяне? Крестьяне… Чего с землиснялись? Вы же не призывные.

В райком, сказывается, их вызвали и сказали, что охранятьнекому и поэтому они, как самые сознательные и трудолюбивые колхозники, должнывзять винтовки в руки и идти на курсы надзирателей. Ну, а то, на что высмотрите, интересно? – спрашиваю. За всех ответил главврач:

– Интересно с точки зрения, до чего могут пастьизменники, воры, шпионы и вообще все враги народа.

Идемте, говорю, в мужскую зону. Вызовите бригаду плотников.Снимите забор. Пусть совокупляются по-человечески. За демографический взрывбудете отвечать лично вы. Развели тут бордель! Колониалисты, фашисты,капиталисты и поме щики не позволяли себе измываться над первичнымичеловеческими инстинктами. Вы же не только позволили, но и рыла свои осклабили.Доложу Берия! Всех перестреляю!

Приходим в мужскую зону. Помните, Понятьев, тот момент?.Помнит. Он все помнит, в отличие от вас, гражданин Гуров.. Двое зеков держалиего на руках, прижимая к забору Я поначалу не понял, что безногий и безрукийобрубок с совершенно голым черепом – ваш папашка. Это ему принадлежал самыйдлинный хер. Папашка силился получить удовольствие Я подумал, что вид мужиков,отфавлявших нужду в бабах был не так унизителен, беспомощен, жалок, не такразрывал сердце, как вид суетившихся перед забором женщин неловко совершавшихмужские телодвижения и, возможно ухарски воображавших себя в эти минутысильными, страстными, горячими мужиками. Внешне во всяком случае извращениечеловеческой природы меньше чувствовалооь в зоне мужской, а не в женской…

Смотрите! Понятьев замотал головой, давая мне понять, чтоникакой ответственности за это извращение и принуждение к извращению егочудесная идея не несет и нести не может, ибо на ее знаменах, орошенных кровьюрабочих и крестьян, не написано ничего такого, что обещало бы образование дырокв проклятом и бедном лазаретном заборе. Несерьезно. Но если оцениватьспособность идеи к самозащите, то талантливо. Сатана ведь хитер.

Когда два добрых зэка оторвали мычавшего обрубка от забора иопуетили его в брюки, я сообразил, что это – йонятьев~.. А зэки сами бросилисьи дыркам, наверно, по второму разу, но и их уже торопили пляшущие от нетерпбжахудые, бледные люди в больничных халатах. Изможденные, импотенты и старикашкисмотрели на них в сторонке снисходительно и с некоторым превосходством, каквременно или невсегда бросившие пить смотрят на соблазненных знакомым пороком.Четверо из их числа снова подхватили папашку и всунули в дыру непадавший член.

Боже мой, думал я, Понятьев! Объели-таки его! Но жив! Жив!Мало того – жив! Но и туда же лезет! Вот – порода! Вот – сила!

Что-то омерзительно-восхитительное было в вашем папашке,гражданин Гуров. Неужели молчит сейчас ваше сердце? Мое ведь и то тогдадрогнуло. А когда до меня дошло, что он от шоков потерял речь, я понял, что снего хватит. Узнав меня, он взмолился глазами: убей, Рука, убей!..

Но мы об этом уже говорили. Живи, Понятьев. Ты свиделся ссыном. Не буду сейчас мешать вашей встрече. Побудьте наедине. Поскольку, еслиповезет, если простят, мне тоже предстоит встреча и ответ перед ИваномАбрамычем, я пойду и сделаю кое-какие распоряжения относительно замета всехследов. Так что к приезду сюда ваших родственников, гражданин Гуров, все будетубрано, вынесено, прибрано и приведено в полный порядок. Вам останетсяразыграть обобранного богатея с сердечным приступом и успокоить всех, что на ихвек хватит еще у вас деньжат и антиквариата.

Если вы скажете «нет», то после моего представления васвашей жене и внуку, в присутствии отца и приемной мамаши, я вас укокошу, а домсожгу. Укокошу вас не я лично. Мне нельзя. У меня последний шанс и завтра –день рождения… Между прочим, к вам, кажется, рвутся Трофим и Трильби. Почуялинекий поворот судьбы. Почуяли, что не от вас, а от меня разит теперьмертвечиной… Рябов! Впусти тварей бедных!… Ишь ты! Ишь ты! Как папашку вашегообнюхали удивленно. Ласкайтесь. Повсхлипывайте. Есть над чем. И думайте.Думайте. Ровно через десять минут я приду за ответом.