знать. Что мне за дело до Магнусовых богов, до безумия Живодера? И плевать, что стряслось в землях ярла Гейра.

Единственный, кто мог бы понять меня, — Росомаха. Он так же ошеломлен смертью своего приятеля. Но сейчас он сидел с ярловыми хельтами на носу.

— Уверен, что это не Скириров дар?

Вёсел всем не хватило, потому Стиг с Магнусом сидели без дела, привалившись к пожиткам Гейра. Как раз неподалеку от меня.

— Знаешь, каков этот дар? — отвечал Рагнвальдссон. — Вот и я не знаю. Ничего нового не чувствую, но вроде бы не он. К тому же это раньше началось. Наверное, еще со сторхельтовой твари. Кахим, так они называют жрецов, говорил, что твари — это наказание божье. И оно дается тем, кто преступает запреты…

— Я уже наслушался солнечных бредней.

— Нет, погоди. Я сам увидел разоренную первую деревню, потом вторую, которую мы спасли. Какие там грехи? Эти люди не убили ни одного врага, впервые увидели тварь. Их руны — это козы, овцы да заколотые волки. Чем они заслужили такое наказание? Почему сторхельтову тварь не отправили в Хандельсби, где сотни великих грешников? Таких, как ты, отец и его дружина? Мне захотелось увидеть кахима, спросить, почему так. У него всегда были ответы.

— Брехня. Даже Мамир не знает всего на свете.

— А в землях Гейра… Да, тут самые сильные воины во всех Северных морях, потому и кара им должна выпасть тяжелее. Только я вдруг подумал, а не наоборот ли? Ведь сначала появились твари, а из-за них руны. Но не потому я переменил богов, — Магнус заговорил быстрее и жарче. — Кахим говорил, что тьма внутри человека, никакой бездны нет. Твари, как и люди, как волки или лоси, созданы единым богом. А там я почуял Бездну безо всякой личины. Где-то там на севере сидит что-то страшное, оно отравляет воздух, землю и воду. Оно порождает тварей. И это не бог, не солнце. И оно подлинное. Его когти схватили меня за нутро. Тут хочешь не хочешь, а вспомнишь Бездну из рассказов Мамировых жрецов. И все слова кахима… я понял, что это ложь. Наверное, отец прав, и меня заворожили. Знаешь, как всё началось? Я же ходил к солнечным жрецам, чтобы поговорить о небе, звездах, реках, спорил с кахимом, спрашивал об их землях, какие у них водятся твари. И как-то раз пришел к кахиму, а он говорит со своим богом. Кланялся-кланялся, а потом обратился ко мне, и я вдруг поверил всем его словам. Разве так бывает, чтоб раз и поверил?

— Бывает, — вдруг ответил Простодушный, продолжая грести. — Есть такие люди. Вот вроде дурень дурнем, а человек стоящий, и за ним можно пойти хоть на тварей, хоть на войну, а хоть и в саму Бездну.

— За дурнем ходить не стоит. Сам в Бездну свалится и других затащит. Лучше все же умный да удачливый, — усмехнулся Стиг.

* * *

Хандельсби. Город, размазанный по берегам вдоль фьорда.

Ярл Гейр сошел с «Сокола», не поблагодарив за спасение. Его люди забрали тюки и ушли. Что же там было такого, что они рисковали жизнями ради их вывоза?

Стиг забрал Магнуса и тоже ушел. А мы остались брошенными на пристани. Ни благодарности, ни платы, ни прощальных слов.

Мы нашли таверну, выгнали оттуда всех, заставили стол бочонками с пивом и блюдами со снедью. Я щедро заплатил хозяину таверны вперед, чтобы не думать об этом после. Затем поднял тяжелый рог и сказал:

— Сегодня мы пьем за Энока Ослепителя. Я знал его три зимы. Он был отважным воином и верным другом. С ним хорошо было и ходить в бой, и сидеть на пирах, и грести в море. Энок думал о хирде больше, чем о самом себе. Пусть он отыщет Хвита, Рыбака, Эйрика, Фастгера и остальных ульверов в дружине Фомрира! А потом и мы найдем их! Дранк!

— Дранк!

Кто-то из новых хирдманов, может, и удивился тому, что первую застольную речь сказал я, а не Альрик. Но мне было чихать на их мысли. Наполнив рог, я поднялся снова.

— Все слышали про Скириров дар, что есть в нашем хирде. Все видели, как сражаются ульверы под ним. Этот дар мой. И потому…

— И потому, — перебил меня Альрик, вставая, — отныне хёвдингом будет Кай. Он решает, кто останется, а кто уйдет из хирда, за какое дело мы возьмемся и куда отправимся.

Я не разозлился на Беззащитного, что тот влез в мою речь. Верно, надо уважить прежнего хёвдинга.

Офейг вытаращил глаза от удивления. Бритт что-то негромко переспросил у Рыси на бриттском. Коршун, Слепой, Свистун и Росомаха даже бровью не повели. Синезуб наморщил лоб, но промолчал.

Беспалый проворчал:

— Раз от разу не легче. Теперь хёвдинг — безбородый мальчишка.

А Лундвар Отчаянный голос не придерживал.

— Если я тебя одолею, стану хёвдингом?

Я с размаху вонзил окованный железом кончик рога в стол.

— Попробуй!

Отчаянный вскочил с горящими глазами, в руке нож, видать, приготовился выплеснуть из себя половину крови.

— А давай! Заодно повеселим Энока доброй дракой!

Альрик равнодушно сказал:

— Хочешь подраться с Каем — дерись, но хёвдингом не станешь. Скириров дар-то не у тебя.

— Да что там за дар? Почему мы не знаем? Или мы не ульверы? — подал голос Свистун.

— Верно! Почему они чуют дар, а мы нет? — поддержали его и другие хирдманы.

Я кивнул Альрику, тот сел, оперся спиной о стену и замолчал, улыбаясь себе в бороду.

— Пока мой дар не особо силен и принимает людей не сразу. Если я не верю человеку, так и даром поделиться с ним не смогу. А что за дар? Не знаю, как и сказать. Херлиф, вот ты как его слышишь?

— Как будто у меня выросли еще руки и еще ноги, — тут же ответил Простодушный. — Десятки глаз во все стороны. Я вижу всех врагов и слышу всех соратников. Мы как один, а один как все. И не нужна стена щитов, чтобы прикрывать друг друга.

— Это что же? Когда один на бабе, другой тоже спускает? — насмешливо спросил Гвоздь.

— Дурень! — оборвал его Росомаха. — Ясно же, что Скириров дар не такой, как Фомрировы. Он то есть, то нет.

— Верно. Когда стану хельтом, буду крепче держать дар в узде.

— Так драться-то будем? — растерялся Отчаянный.

Видать, он толком и не слушал, о чем мы говорили.

— Да сядь уже. — Коршун дернул его обратно на скамью. — Пей.

И мы пили. За Энока, за Бешеного Пса, разодранного тварями в тумане, за людей Гейра, погибших и спасшихся. Простой хмель не брал нас. Вскоре хозяин приволок хельтов мед,