– Напрямую она не говорила. Может, до этого у них не дошло, – решился Михаил. – Блин, противно-то как. Будто сплетни собираю.

Забывшись, он сплюнул на пол, тут же спохватился, нашел среди всякой канцелярской дребедени пачку влажных салфеток и убрал за собой.

Как и предсказал Гуров, в реанимацию Петра Егоровича не пустили. Сумку с вещами, правда, приняли.

– Ваша мама стабильна, скоро переведут в кардиологическое отделение, – сообщила медицинская сестра из кардиологии. – За ней даже место там сохранили.

– Да, я в курсе, что она сначала попала туда, а потом ей стало хуже, – подтвердил Петр Егорович. – Спасибо за то, что помогаете.

– Куда я денусь, – зыркнула на Гурова медсестра. – Необычная пациентка все-таки.

Лев Иванович выразительно взглянул на медсестру.

– Все будет хорошо, – пообещала она. – Вот увидите.

– Не будет, – отрезал Петр Егорович, развернулся и пошел прочь.

Гуров поспешил за ним.

Оказавшись на улице, Лигунов попросил сигарету.

– Я бросил шесть лет назад, – объяснил он. – Но сейчас мне это очень нужно.

– Точно хотите начать заново? – с сомнением спросил Гуров.

– Давайте уже.

Они закурили, стоя возле урны, вокруг которой прямо на асфальте валялись одноразовые синие бахилы. Возле входа в приемное отделение остановилась машина «скорой», из которой выгрузили каталку с пожилой пациенткой. Следом за ней старался успеть пожилой мужчина, но медбрат не стал его ждать и резво завез каталку в корпус. «Интересно, а Василий Васильевич давно жил один? – возникла неожиданная мысль в голове Гурова. – Лежал ли он когда-нибудь в больнице? И кто его навещал в таком случае? И кто занимал его рабочее место?»

Петр Егорович курил слишком сосредоточенно. Погруженный в свои мысли, он не заметил, что Лев Иванович внимательно его рассматривает.

– Что такое? – нахмурился он, ощутив взгляд Гурова.

– Думаю, – ответил Гуров.

– И о чем же?

– Думаю, что вам необходимо отдохнуть.

Лигунов затушил окурок.

– А вы бы думали об отдыхе, будь вы на моем месте? – спросил он.

– Я не был на вашем месте, Петр Егорович. Но я вижу, что вы сильно устали. На самом деле сегодня неплохой день. Елизавете Ильиничне уже получше. Да и я принес хорошие новости. Отойдем в сторонку? Лучше вообще присесть где-нибудь, чтобы нам никто не мешал.

– И я могу быть свободен?

– Разумеется.

За главным корпусом обнаружился уютный скверик, засаженный березками и осинами, создававшими спасительную тень. Аллея была усыпана мелким гравием, хрустевшим под ногами.

– Туда.

Они сели на скамейку. Лигунов с сожалением осмотрелся.

– Урны здесь нет, – предупредил его Гуров. – Курить тут нельзя.

– Да и черт с ним.

– Петр Егорович, я сегодня был на работе у вашего сына, – начал Гуров. – Интересное место. И дело, которым он занимается.

– Зачем он вам понадобился? Мы же дали показания, когда арестовали маму, – Лигунов не скрывал раздражения. – Сначала пошли к нему, а теперь вот я. Что вы хотите еще знать?

– То, о чем вас никто не спрашивал, – ответил Гуров. – Например, о Людмиле.

– О ком? – вздернул брови Петр Егорович. – А она здесь при чем?

– Она поддерживала отношения с вашей мамой?

– Люда? Не думаю.

– Вы не захотели или она?

Петр Егорович подался вперед и сцепил пальцы рук. Ему не хотелось вспоминать прошлое, и он всем своим видом демонстрировал нежелание продолжать. Гуров же решил хорошенько покопаться во всем, что касалось развода родителей Евгения. Чувствовал, что он может найти в этой истории что-то нужное и важное.

– Против была мама, – сказал Петр Егорович.

– Против чего?

– Мы развелись из-за измены. Не моей, а Людмилы. Об этом мне рассказала мама, а ей донесли «добрые» люди. Вы уж извините за вопрос, но вам когда-нибудь изменяли?

– О да, – ответил Гуров. – У меня жена актриса. Такого понасмотрелся – до сих пор глаз дергается.

Лигунов медленно повернул голову к Гурову.

– Вы издеваетесь? – тихо спросил он.

– Ни в коей мере. – Гуров понял, что перегнул, и постарался быть убедительным. – Актеры отлично изображают неверность. На экране они лгут друг другу, кого-то предают, желают мести, ненавидят. Сейчас я смотрю на такие сцены спокойно, но раньше многое пропускал через себя. Нет, жена мне не изменяла и, надеюсь, не пойдет на такое. Но если бы это случилось, я бы, наверное, испытал целый спектр эмоций.

– Тогда хотя бы представьте мое состояние, – продолжил Петр Егорович. – Была семья – нет семьи. Женьке совсем мало лет тогда было. Как он обо всем узнал, ума не приложу. Обиделся на мать так сильно, что не хотел ее видеть. Никто не мог его переубедить. Сам решил, что общаться с ней не хочет. Прятался, плакал, когда ее видел. Водили его к детскому психиатру, та назначила дорогущий лекарственный препарат и сказала, что мальчишке неплохо было бы полежать в отделении психиатрии. Когда моя мама об этом услышала, то сказала, что отдаст туда внука лишь через свой труп. Люда уехала жить в другое место, чтобы не травмировать Женьку, а я остался, но ненадолго. Познакомился с женщиной, а мама ее не приняла. Уехал к ней. Потом разбежались. Снимал квартиру, пока не выкупил ее у владельца. Женька все это время был с бабушкой. Люду больше не признавал, да и от меня отворачивался. Я звонил домой каждый день, но со временем привык жить на расстоянии. Мама – сильная женщина. Всегда такой была. Я ни разу не сомневался в том, что она воспитает внука лучше меня.

– Женя получил в детстве тяжелую психологическую травму – и все началось с измены вашей жены, так? – осторожно спросил Гуров.

– Поэтому Людмила отлучена от сына, – жестко ответил Лигунов. – То, что она сделала, сломало жизнь не