Да, это были остатки разбитой армии... Вновь начались грабежи. Те солдаты, что спасались по двое, по трое, предпочитали идти тайно. От них не было особенной беды — только что приворовывали потихоньку. А вот более многочисленные беглецы, соединившиеся в отряды, двигались открыто и дерзали пограбить, а за корку хлеба могли убить...

Постепенно узнали подробности — о том, что шведский король и не ходил на Москву, как собирался, ибо не получил от Левенгаупта ни подкреплений, ни пищи, ни пороха, ни фуража, а пошёл он на юг, где рассчитывал прокормить свою армию и, собираясь с новыми силами, дождаться весны. Там, на юге, Карл рассчитывал найти поддержку от союзника своего гетмана Мазепы, однако серьёзной поддержки не получил; ожидал он, и что русские бояре, многие из которых ненавидели Петра, вонзят царю в спину нож... не дождался; пытался втянуть в войну Турцию, но и тут не имел успеха; надеялся король на помощь поляков — ставленника своего Станислава Лещинского, но и эта надежда не оправдалась, поскольку вся Польша только и грезила о свержении шведской марионетки, и был Лещинский не более чем мышью на троне. В войске шведском, имевшем довольно пёстрый национальный состав, начала страдать дисциплина, обмундирование поизносилось, оружие у многих нуждалось в починке, полки были весьма измотаны постоянными боями с русскими и понесли существенный урон и в этих боях, и в мелких стычках, и при осаде Полтавы, которую четырёхтысячный русский гарнизон оборонял три месяца, и потому государю российскому в генеральной баталии под той же Полтавой сопутствовал успех, и улыбнулась царю капризная дама Виктория, и лучшая из европейских армий была наголову разбита — две трети шведов на поле полегли, почти треть попала в плен, и только немногим удалось бежать с Карлом к туркам...

Тут пришло время опять обратить нам взор на одного из героев, который ещё зимой, посетив хижину колдуньи Лели и услышав пророчества, сколь двусмысленные (как и многие пророчества вообще, начиная с пророчеств пресловутого дельфийского оракула), столь, похоже, и правдивые, отправился вслед за генералом Левенгауптом. А мы, занятые другими героями, не могли последовать за ним, и потому славный и симпатичный капитан Оберг... вышел за рамки нашего повествования, и мы на некоторое время потеряли его из виду. Между тем, человек мужественный и честный, он от трудностей не бежал, и какие бы испытания ни готовила ему Судьба, Оберг за спины товарищей не прятался, всегда видел место своё в первых рядах... Впрочем, товарищей своих он нагнал не сразу; хотя и быстрее, чем даже сам предполагал, ибо не пришлось ему блуждать по дорогам и тропам, не пришлось выспрашивать у враждебно настроенных мужиков, у сельчан и горожан, направление движения шведских войск. Дело в том, что дальнейший после сражения путь Левенгаупта было угадать несложно — по костям при дороге, полусгнившим останкам, какие всю зиму днями и ночами грызли бездомные псы и дикие звери и над какими сами они то и дело грызлись, по сломанным повозкам, разбитым колёсам, по стволам деревьев, иссечённым пулями, — так как отступление генерала было нескончаемым боем. Левенгаупт двигался на Пропойск и далее на Стародуб — как и намеревался двигаться ещё до этой злосчастной битвы, в которой Оберг получил свои раны.

И догнав своих, капитан Оберг служил королю верой и правдой, с отрядом своим ходил к туркам и участвовал в переговорах, отличился не раз при осаде Полтавы, ходил он под пули в первых рядах, штурмующих полтавские валы, был ещё ранен легко, но строя не покинул. А потом пришёл день исторического сражения — сражения, повлиявшего на ход всей войны и, таким образом, на судьбу всей Европы... да что там Европы!., всего мира, можно утверждать!.. — поскольку именно с этого времени стал свои силы терять грозный северный лев, всё менее был слышен его рык, пугавший многие народы, пока, наконец, совсем не затих этот рык на века и не склонилась унылая львиная морда под ногою Ники, богини победы, отдавшей пальмовую ветвь российскому государю.

Мы можем не сомневаться: и Оберг, и товарищи его немало славных подвигов совершили на поле брани под Полтавой, не щадили они ни рук своих, ни головы, ни крови, однако мы не будем описывать сего дела, так как заслуживает оно отдельного изложения — в капитальном труде, где не походя и не вскользь упомянуты будут героические деяния и где автор поместит их в середину — в самый центр, вокруг которого, как стрелка часовая вокруг оси, закрутится впоследствии сама история. В нашей же скромной повести свои битвы...

После того, как король Карл бежал за Днепр, в степи к турку, извечному врагу России, проявлявшему к нему и к делу его сочувствие, над остатками шведских войск, избежавших гибели или плена, взял начальство генерал Левенгаупт. Но и этот опытный, мудрый человек никак не смог поправить дела. Да и то верно: как уберечь от огня дом, который уже весь сгорел?.. Ещё пыль не улеглась позади бегущего шведского монарха, расставшегося со своим кесарским величием, а уж Адам Левенгаупт сдался Меншикову на его милость. Генерал не хотел более жертв. Видя бессмысленность дальнейшей борьбы, он выговорил жизнь себе и своим солдатам и велел сложить оружие. Меншиков сдержал обещание и никого из пленённых шведов не казнил.

Итак, монарх позорно бежал, а генерал бесславно сдался. Но любимчик генерала, лучший из лучших шведских офицеров, капитан Оберг, сдаваться не пожелал. Разочарованный и в короле, и в патроне своём генерале, Оберг с отрядом сотни в две кавалеристов прорвался через плотные русские кордоны, сумел уйти от погони и скрыться от русских в малороссийских лесах. Далее капитан намечал себе путь на север — к шведской Риге.

В леса малороссийские Оберг вошёл с двумя сотнями кавалеристов, а вышел — с шестью сотнями. Это к отряду его приставали те, что спасались после поражения каждый сам по себе. Дело в том, что Оберг был в армии Карла личностью известной; никто не сомневался в том, что он человек чести и исправный солдат, что своих подопечных заботой не оставит — при нужде последнюю рубашку рядовому отдаст; к тому же знали, что он умён, опытен, крепко держит шпагу, что он истинный, талантливый офицер, у которого есть своя путеводная звезда — не обманная; и ещё о нём знали, что слову своему он не изменит, что если обещает вернуть подначальных в Ригу, можно быть уверенными, что в Ригу их вернёт.

Оторвавшись от русских, отряд Оберга следовал в избранном направлении довольно быстро... но это только в начале пути они были на рысях; потом к отряду стали прибиваться пехотинцы, причём всё больше и больше, оставить которых в чужой стране — голодных, оборванных, раненых, больных, обиженных на судьбу, отвернувшуюся от них, обозлённых на короля, предавшего их, капитан не мог себе позволить, так как не в силах его было бросить на землю возле этих людей, втоптать в грязь свои долг и честь. Без чести Густав Оберг даже сам себе был бы не нужен — так его воспитали отец-художник, родина и генерал. Кроме шведов, среди пехотинцев, как, впрочем, и среди кавалеристов, были солдаты и офицеры немцы, поляки, финны, латыши, эстляндцы и пр., и пр. — из самых разных полков. Прибившись к Обергу, они, настрадавшиеся, готовы были молиться на него, как на икону, и исполняли его приказы, малейшие распоряжения безоговорочно — быстро и в точности. Они готовы были следовать хоть за дьяволом и безоглядно доверяться ему, лишь бы остаться живу и поскорее добраться домой. Капитан Оберг был для них — единственная надежда. Поэтому, как бы трудно им в пути ни было, никто не роптал.