Дальше: денег уходит масса. Жизнь не дешевле московской. Цены вздуты наплывом, совершенно необычным для Судака. Пока денег не надо. Все-таки на месяц мне вполне хватит ассигнованных денег (с теми 50 руб., что я оставила.) На проезд обратный не хватит.

Теперь о радостях. Несмотря на все мытарства, я бодра и весела. Крым хорош, прекрасен, великолепен. Генрих ожил. Ест, загорел за эти 2–3 дня дочерна, а мы еще солнечных ванн не делали. Я неузнаваема (так, на ухо: я удивительно похорошела…) Несмотря на зонтик, я успела резко загореть: идет ко мне очень. Воздух моря и гор действует на меня с исключительной силой. Я счастлива.

Устаю очень, неудобно мне, много работаю, бегаю в Судак на базар. Но глаза мои переполнены красками и лучами, уши ритмами, и боюсь, что я стану здесь религиозной. Так действует природа… Идет татарка и несет, без рук, на голове корзину с персиками. А кругом симфония гор и неба. И я ем татарку глазами, проглатываю цепи гор и пью солнце. И люблю тебя. Единственный во всем этом прекрасном мире. Будь близко твое плечо, я бы прекрасно поплакала.

Татарин Густава (он не притворяется, его действительно так зовут) покормил меня с Геней чудным шашлыком. Густава любит Ленина: “большое ему спасибо”, носит его значок. “Ваший Ленин хароший человек”. Прощаемся долго, долгие пожелания, полные сердечности. Ласковый, приветный народ. Горячий, гордый. Если понравился – все отдаст. Чувствуют шутку. Ярко ненавидят. Мне с ними хорошо. Съели с Геней на обед много шашлыку, запили чаем с лимоном и уплатили за все 80 коп. Это мы вчера так обедали. Миндальные орехи – 20 коп. ф. Персики – 15 к. Геня лопает фрукты с жадностью. Коп. 60 в день уходит на фрукты. Больше не в силах писать. Обнимаю жарко.

Какое здесь жгучее чудное солнце.

Мар.

Адрес: Судак, до востребования. Лучше заказным – потому что глушь ужасная.

26 июля

…Еще до сих пор я без комнаты. Сплю вдвоем с Геней на раскладушке, у чужого человека, неудобно, тягостно. Потеряли уже вторую комнату, хотя у меня расписка на взятый задаток. И в первом и втором случае мужья отбили комнаты для своих индюшек с детенышами. Уже мне становится не по себе. Не жизнь. Уже неделя мытарств. Все бегаю и не отдыхаю. Сегодня Геня чуть не утонул: волна сбила его с ног, он упал, захлебнулся, покатился – я подоспела и вытащила. И, знаешь, я рада этому случаю. Сейчас он перепуган и мне будет легче. Секунды покою не было у моря. Только и делаю, что кричу и мечусь за ним. Трудный, трудный ребенок. Здесь, в Крыму, московского высовывания из окна у меня имеется в утысячеренном количестве. Море, колодцы, обрывы. Обед… операция не из легких. Мне все сострадают и уверяют меня, что я не отдохну. Да, нелегко с ним. Зато у него прекрасный вид. И когда я очень изнервничаюсь и устаю – я взглядываю на его округлившееся личико, свежесть и бодрость, поет по целым дням, и примиряюсь с тяготами.

Очень опасаюсь материальной стороны поездки. Беру один обед на двоих. Полный пансион мне не по средствам. Завтраки и ужины готовлю сама. Возни и работы через голову. Тк называемый женский отдых. Крым прекрасен, но использую я его через год, когда поеду одна. Сейчас же Крым весь для Генриха. Я даже не могу спокойно принять солнечную ванну: стоит закрыть глаза – он уже лезет в воду, а здесь глубоко и много ям!

Я уже не тк страдаю за тебя, что ты в Москве, наверно, ты там лучше отдохнешь. Если б я знала наши денежные дела – я бы приняла здесь курс морских ванн, но это должно стоить 15 руб. Мне бы они очень хороши и для ноги, и для основной болезни.

В день я проживаю 3–3,5 р., живя очень, очень скромно. Комнаты 35 руб. Это самое дешевое. Хорошая комната стоит 40–50. Через месяц будет дешевле. Если б Геня был полегче – я бы благословляла каждый час Крыма. Но он не дает ни минуты свободы. Надо закупать, готовить, кормить, следить, мыть, укладывать, а вечером нельзя одного оставлять. Благодаря чудному воздуху я довольно бодро работаю. Загорела. Хорошо, что взяли зонтик: нестерпимый блеск солнца. Здесь масса очарований – но я связана. Подождем. Здесь фрукты и овощи тк сочны, тк сладки – недаром восточные народы благословляли пищу и питье. Такие фрукты нельзя есть, их можно только вкушать. Каждый абрикос, каждый персик – это одна шестидесятая райского блаженства. А татарки у фонтана – это целое блаженство. Я не могу наглядеться на своих смуглых, сдержанно грациозных сестер. У меня уже несколько дружб. Мы понимаем друг друга глазами и улыбкой. Беру на руки ребенка – и мы улыбаемся друг другу. И все понятно. Мы женщины, мы любим, у нас дети. Ласкаю ее ребенка, она ласково глядит на моего. Кивая друг другу – расходимся. Хорошо.

У Мамеда чудная, тихая жена и двое ребят. Большая комната застлана прелестными коврами, подушками, стульев нет, сидят на полу раздумчиво, безмолвно. Что за жизнь?! И кажется, что вечность, время и эти люди слиты в один кусок и вместе текут. Заседание, доклад, Мясницкая, коньюнктура… К чему это?.. Целую тебя, родной.

Мар.

28 июля

Яшка… мой лучший. Мне сейчас очень хорошо. В первый раз в жизни летний отдых мне в радость. Я наслаждаюсь каждой минутой существования. Сегодня шла горою в Судак. Сильный ветер. Дышала тк полно, тк глубоко, сердце сильно билось, я купалась в ветре, в солнце. Каждый выход из дому – к морю ли, в горы ли – огромное, сочное переживание. Смотреть на Геню – наслажденье! Коричневый, с алыми губами, блестящими глазенками. Живем мы с ним здесь душа в душу. Даровитый, душевный ребенок. Для него стоит и хочется жить. Сегодня за обедом одна милая дама говорит, глядя на него: “а глазенки хитрые”. Генрих серьезно отвечает: “да, у меня есть хитрость”.

Он страшно здесь нравится всем. И действительно, хорош он у нас. Уже два дня хорошо ест. Мечтаю о минуте, когда покажу его тебе. Чудного бронзового мальчика. Я тоже хорошо выгляжу и хорошо себя чувствую. Нервы затихли. Какой здесь воздух, Яночка! Надышаться досыта не могу!

Грустно только, что ты без отпуска, что ты далеко от этой красы. Но я честный должник…

…Деньги получила. У меня есть все что нужно. Пиши часто. Пришли листов 10–15 белой бумаги. Ведь здесь ничего достать нельзя. И конвертов… Винограда еще нет. Зато какие груши, сливы! И миндаль…

Целую, Яшенька.

Мар

1 августа

Генрих в постели. Свеча горит. Хлопочут насекомые. Москиты, бабочки. Он говорит – москеты. Уже много дней живу в ужасной тревоге. Не было писем долго-долго. Послала срочную депешу. Ответа не последовало. Получила на другой день посылку и письмо вместе (одно письмо в посылке, одно по почте). Но почему же не было ответа на депешу? И опять замкнулись нервы в напряженный круг. Сегодня опять послала депешу (через три дня после первой). Завтра никуда не пойду – буду ждать ответа.

Первое опьянение новизной прошло. Гористая дорога в Судак, море, татары – все уже стало бытом… Я любуюсь им, наслаждаюсь его прелестью, но уже потрясений нет…

Я нравлюсь татарам. У меня такое ощущение, точно они вдыхают меня. Их глаза глядят с откровенным и наивным безстыдством. Татарин Марив приносит мне каждый день фрукты. Он говорит, что я “замэчатэльный мадамчик”. Он преподнес мне огромный персик и сказал, что глаза мои такие же большие и сладкие, как этот персик. С татарами постарше я подолгу беседую. У меня растет симпатия к этому народу. Прежде всего они очень хороши в движении. Почти величавая медлительность. Мамед, издали завидев меня, почтительно, но с достоинством склоняется и поднимает вверх правую руку. Превосходный жест. От души улыбаюсь всем татарам и татаркам. Мне нравятся эти безсознательно поэтические инстинктивные люди. Густава просит меня сделать ему одолжение: “пойди сейчас на берег, там купается девушка, она со своим мамой – хочу ее сватать. Скажи – понравился она тебе”.