Как происходящее связано с двумя западными завоевателями, что держатся в тени?

Почувствовав взгляд, один из драконов вскинулся и с подозрением посмотрел на толпу. Я спешно «закрылась», опустила глаза. Успел заметить или нет? Людей вокруг много, и понять, кто именно им заинтересовался, клановец не сумеет. Надеюсь.

Мужчина на помосте снова дунул в рог. Выждал несколько минут, позволяя подтянуться опоздавшим. И наконец, решив, что слушателей достаточно, начал:

— Жители славного города…

Я осмелилась скосить глаза в сторону западных завоевателей. Те снова расслабились, перебрасываясь друг с другом короткими фразами, и лениво, с пренебрежением посматривали на людей. Все-таки не заметили! Теперь как бы осторожно, не привлекая лишнего внимания пробраться к краю площади. Нелегкая задача, учитывая, что горожане, напротив, из любопытства тянулись к оратору, толкая нас с Атэром к драконам.

Чувствовала же, не надо сюда идти!

— Там же жрица, не?

Я не поняла, кто это произнес, да и какая разница? Пока я играла в гляделки с алыми, на помост вытащили двух женщин. Одна — растрепанная смуглячка — судя по лохмотьям платья и крепко сбитой фигуре ломовой лошади, принадлежала к потомственным труженикам полей. Крестьянка извивалась и что-то отчаянно мычала сквозь забивающий рот кляп.

Вторая вела себя тихо. Не больно-то подергаешься, когда спеленали, как соломенный тюк. Из-под закрывающего голову холщового мешка выбивались пшеничные пряди. На шее болтался хорошо знакомый медальон целительницы.

Великая мать! Я непроизвольно, забыв об осторожности, подалась к помосту, только секунду спустя понимая, что передо мной не Галактия: не то сложение. Толпа вокруг недоуменно роптала. Кто-то неуверенно крикнул:

— Жрицу отпусти, а?

Но против охраны лезть испугался. А слова оратор проигнорировал.

— Прикрываясь одеждами благочестия, несут они погибель каждому, кто доверится их сладкоголосым посулам! — речь, умелая и хорошо поставленная, неожиданно сильно контрастировала с разбойным обликом проповедника. — За минутную слабость непременно грядет расплата…

Орден Чистоты? Только этой гнили не хватало! Но с каких пор их поддерживают западные завоеватели?

— Чушь собачья! — сердито сплюнул стоящий рядом углежог. — Жрицы, сколько себя разумею, никому в помощи не отказывали. А плата? Так любое дело, коли оно на совесть исполнено, свою цену имеет, да и то сказать, сирот да нищих они без корысти привечают, а купцу чуть мошну облегчить — то и не преступление вовсе.

— Не скажите! Смотря, какая плата! — женщина с крысиным лицом хищно раздувала ноздри, будто принюхивалась, откуда дует ветер. — Случай года три назад произошел с братом золовки товарки моей двоюродной тетки. Здоровый мужик был, прямо как вы, ни одна хворь с детских лет не липла. А тут зуб на непогоду разнылся. Брат-то хоть и вымахал с молодого бычка, цирюльников до трясучки боялся. Терпел, терпел да не вытерпел — поехал в город. До зубодера, правда, не дошел — на постоялом дворе целительницу повстречал, каргу старую. Ведьма его от мучений избавила да только зуб сгнивший себе зачем-то припрятала.

«Крыса» понизила голос до зловещего шепота.

— Брат, как из той поездки вернулся, внезапно чахнуть начал. За два месяца иссох, с ног свалился, а после и гроб сколотили. На похоронах-то про зуб и вспомнили. То жрица жизненные силы вытянула. Недаром говорят, что некоторые из этого проклятого племени по несколько столетий живут!

Углежог недоверчиво качнул головой. На мой взгляд, история тоже напоминала, скорее, страшную байку, какой детей по ночам пугают, чем произошедшее взаправду.

— А еще случай был…

Первые ряды ахнули, застонали-зашептались-зарычали. Рассказчица осеклась, приподнялась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть уродливую головастую куклу в руках служителя Чистоты.

Нет. Не куклу. По спине побежали ледяные мурашки.

— Священна жизнь! Священно дитя — чистый сосуд! Не сыщешь греха непростительнее, чем покушение на его непорочность. Матерь-Спасительница пребывает в печали и гневе, и гнев ее обрушится на ту, что посмела осквернить чистоту дара жизни!

Юнаэтра нашла общий язык даже с Орденом Чистоты?!

— Сжечь! Сжечь ведьму! — крикнул кто-то, то ли нарочно провоцируя, то ли искренне, проникнувшись проповедью.

— Сжечь! — поддержал нестройный сомневающийся хор, по большей части, женский.

Из-за помоста драконы выкатили груженую дровами и соломой телегу. Пламя разгорелось быстро, взревело голодным зверем, вынудив попятится ближайших зрителей.

— Да ответит убийца за грех свершенный! Да очистит огонь проклятые души!

Первым в костер отправился мертворожденный младенец. Следом «живой» тюк. От вони меня замутило, и я непроизвольно вцепилась в плечо Атэра. Языки пламени казались голодными демонами — их танец пугал и завораживал: и хотелось отвести взгляд, но я не могла.

Глупая! А я еще сомневалась, вмешиваться ли в расправу жителей Шахтенок над меченым! Дурная смерть. Любая смерть дурная.

Телега с треском развалилась на части.

Грохот падающих досок вывел меня из оцепенения.

Огонь спрятался внутрь почерневших бревен, внимательно следил алыми углями глаз: удастся ли еще чем поживиться. Быстро сгорело, и чисто — костей нет. Видать, не обошлось без магии, но кто поймет?

Над площадью повисла глухая ошеломленная тишина.

— Матерь-Спасительница говорит, — разбил молчание голос оратора, — кто не препятствует злу, повинен не меньше, а потому также покаран будет.

Бледная как мел крестьянка отчаянно забилась в держащих ее руках, мыча сквозь кляп. И извивалась все время, пока ее тащили к виселице.

— Нет иной истины кроме слов Великой Матери! Нет спасения кроме дарованного ею.

Служитель покинул помост.

— Вам плохо?

— Н-нет.

Побледневший Атэр морщился, но даже не упрекнул, что кое-кто слишком сильно сжал его плечо. Я заставила себя оторвать взгляд от болтающегося на перекладине тела: грязные босые ноги еще вздрагивали. Надо бежать как можно быстрее! Но сначала найти Галактию!

— Давай вернемся к рынку.

Первый раз. Но далеко не последний. На лицах окружающих меня людей читались сомнения, недовольство… торжество от свершившегося возмездия.

— Ни звука не издала! — ликовала «крыска».

Вероятно, неизвестная жрица уже была мертва, когда ей устроили огненное погребение. По крайней мере, я хочу на это надеяться.

— Одно слово, ведьма! — било в уши. — Ведьма!

Ты ведьма! Еще пара громких «преступлений», и медальон целительницы станет не символом помощи и защиты, но позора. Тогда выпускницам Храма припомнят все: и дарованные правителями королевств вольности, и независимость от мужского мнения, и свободолюбие. То, чего боялась, о чем предупреждала прошлым летом Харатэль, свершалось прямо на моих глазах.