— Бабушка! — воскликнула Софи.

— Бабушка! Бабушка! — закричали Сэм и Джек.

— Кейт!

Рейна поспешила к моей кровати, полы манто развевались, браслеты сверкали, и схватила меня в объятия. Я разрыдалась.

— Ой, мамочка.

— Тихо, — произнесла она, гладя мои волосы. — Все хорошо, все хорошо. Ты в порядке.

Я рыдала так сильно, что не могла перевести дух.

— Дети были в доме. У Сьюки был пистолет…

— Все закончилось.

— Бен убьет меня! — выпалила я. — Он просил меня не связываться с этим делом, а я не послушалась…

— Успокойся, — ворковала Рейна. — Ты в порядке. Ты в порядке.

Я прижалась щекой к меху ее манто и постаралась поверить, что так оно и есть.

Они с Джейни вынесли детей в коридор. От успокоительных таблеток очертания мира начали приятным образом размываться. Руки и ноги потяжелели, словно их набили теплым песком.

— Кейт!

Я медленно подняла голову с подушки. В дверях стоял мой муж.

— Прости, — хрипло пробормотала я.

Он прислонился к притолоке.

— Кейт!

Голос его отдавался эхом, будто он обращался ко мне с высокой горы.

— Ты тоже прости меня.

— Хот-доги! — воскликнула Джейни.

— Хот-доги! — отозвалась Софи, выбираясь из дивана и двигаясь в направлении овального дубового стола, за которым можно усадить десять человек.

Сэм и Джек, взявшись за руки, последовали за ней. Джейни помогла им забраться в креслица, а моя мама раздала тарелки с едой: хот-доги, печеная фасоль, натертая морковка, цукини и лимонад. Все принялись уплетать за обе щеки, и какое-то время слышались лишь шум волн накатывающегося прилива и порывы ветра, хлещущего по стенам.

Миновало три месяца с того дня, когда Сьюки покончила с собой. И мы с детьми обосновались в доме в Труро, том самом, что повернулся спиной ко всему миру.

— Безусловно! — сказал мне Брайан Дэвис тоном, которым говорят с тяжело больными или умственно неполноценными людьми. — Конечно, вы можете там пожить. Дом все равно пустой! Оставайтесь столько, сколько нужно!

Итак, на следующее утро после самоубийства Сьюки я выписалась из больницы, поцеловала мужа на прощание и загрузила детей, Джейни и маму в минивэн.

Мы закупили все необходимое: комбинезоны и свитера, пижамы и белье, зубные щетки и расчески. Рейна сидела в кафе торгового центра, перед ней стояла чашка с горячим чаем, в руке она держала телефон и смотрела на проходящих людей с таким видом, будто только что высадилась на нашей планете.

Когда мы проходили мимо нее, я слышала пару фраз на французском или итальянском. Наиболее выделялись слова emergencia и famille. Я купила ей ее любимый чай, регулятор влажности в помещении, пару туфель на низком каблуке (готова биться об заклад, что за долгие годы это была первая такая пара), и она пошла с детьми в «Тауэр рекорде».

— Им нравятся польки? — спросила она так громко и требовательно, что все посетители обернулись. — Кейт, это неприлично.

Перед тем как уехать из города, я высадила Джейни у дома Сьюки.

Полицейский подогнал ее «Порше» к обочине, запер машину и привез ключи в больницу. Автомобиль так и стоял перед пустым домом, одинокий и брошенный. Снег залепил стекла, а за антенну зацепился кусочек желтой полицейской ленты.

— Я могу приехать на следующие выходные. — Джейни обняла меня на прощание.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя за…

Я хотела сказать: «За помощь. За то, что верила в меня».

— За то, что ты моя подруга.

Джейни крепко обняла меня, поцеловав в щеку. Она села в свою машину, я — в минивэн и повезла своих детей и маму к дому. Солнце медленно скрывалось за горизонтом.

Мы купили дрова и каждое утро разжигали камин. Вечером мы снова собирались у камина, делали тосты с пастилой, закутавшись в одеяла, смотрели кино, а ветер хлестал по морю, заставляя стены трястись и стонать.

Мы покупали продукты в Орлеане, записали детей на занятия музыкой в Истхэме и возили их на занятия для малышей в библиотеках в Труро, Провинстауне и Уэлфлите, а потом отправлялись куда-нибудь поесть суп из моллюсков.

Днем, пока дети спали, а Рейна говорила по телефону, я проводила время на балконе, выходящем на бухту.

Ветер трепал мне волосы, а я сидела в шезлонге и думала о том, что должна была догадаться обо всем раньше. В ретроспективе было так очевидно, как Сьюки вела всех по неверному следу. Именно она рассказала мне, что Китти работала писателем-невидимкой, и я готова была поспорить, что именно она анонимно подбросила информацию Таре Сингх. Сьюки дала мне телефон няни, сообщила о Китти и Теде Фитче, зная, что каждый мой неверный шаг уводит меня все дальше от нее самой.

Я смотрела на волны и вспоминала о Китти Кавано.

Что бы она мне рассказала, если бы дожила до ленча, на который меня пригласила? Привлекла бы к поискам своего отца? Нуждалась в подруге? В свидетеле? Завидовала ли она тому, что у меня есть отец и мать, так же сильно, как я ее красоте, стройной фигуре, блестящим волосам, легкости, с какой Китти справлялась со всеми теми проблемами, что ставили меня в тупик? И объяснила бы я ей, что ее сосредоточенность на прошлом ставит под удар ее настоящее? И если оглядываешься на прошлое, всегда приходится платить?

Зимой на Кейп-Коде можно было найти только «Нью-Йорк таймс», и то ехать приходилось в Провинстаун. Но благодаря этим номерам газеты и хилому телефонному Интернету я все-таки ухитрилась за первые несколько недель в Труро следить за последствиями, за все расширяющимися кругами по воде, началом которых стало убийство Китти Кавано.

Сьюки Сазерленд похоронили в Оутер-Бэнкс в Северной Каролине, куда отправились ее родители, а не в Апчерче, где она провела всю жизнь. Ее муж выставил дом на продажу буквально через неделю после похорон, а потом уехал с детьми, куда — неизвестно.

Лекси Хагенхольдт так и числится пропавшей без вести. Полиция вызвала водолазов из Нью-Йорка, и в поисках ее тела они прочесали Коннектикут-Ривер, где Сьюки хотела похоронить меня. В «Таймс» я не нашли ни слова о дальнейшей судьбе Денни, Брирли и Хадли.

Полиция допрашивала Филиппа Кавано, выясняла, что он знал. Информации оказалось достаточно лишь для сурового выговора. Да, у него была любовная связь с Сьюки и с Лекси, и какое-то время с Лизой, няней, и с Луз, персональным тренером, и — Господи, прости — он даже ухаживал за миссис Дитль, нашей не-такой-уж-строгой-и-добродетельной бабушкой, которая руководила «Красной тачкой». Да, он вел разговоры с Сьюки, «Таймс» назвал их «общими рассуждениями» о том, что жена пишет под чужим именем, и о том, какой могла бы быть жизнь без Китти. Но он никогда не подстрекал ее к чему-либо конкретному и ничего не знал о ее планах.