Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интересно, чем она собиралась оплатить свой заказ? У нее были деньги? Или запишет в долг? Мари решила подождать и предложить деньги своей госпоже только в крайнем случае. У нее все равно были только немецкие деньги, их сначала было нужно обменять на французские франки.
Марсель принес напитки и наполнил бокалы. Мари в нерешительности разглядывала вино. От красного быстро пьянеешь, она выяснила это, еще работая в Нижнем городе. Однажды из любопытства она выпила остатки из бутылки, у нее закружилась голова, и ночью она ужасно страдала. Но здесь сейчас было не красное вино, а розовое. Его можно было смешать с водой.
– За нас! – торжественно произнесла Китти и подняла бокал. – За то, чтобы мы ужились, усердно трудились, однажды прославились и чтобы наши картины были нарасхват.
– За нашу дружбу, Китти!
Мари не успела долить в вино воды. Она сделала большой глоток и почувствовала, как алкоголь зажег в ее желудке маленький пожар. Стало приятно. Она сделала второй глоток, чтобы избавиться от угрызений совести. Она сказала «за нашу дружбу». А при этом обманывала Китти, водила ее за нос, пока Пауль и Альфонс нетерпеливо ждали их появления.
– Разве здесь не чудесно? – услышала она воодушевленный возглас Китти. – Мы свободны, Мари. Никто не диктует нам своих правил, мы делаем что хотим. Мы сидим, пьем вино, обедаем, потом поедем в Лувр и будем гулять вдоль Сены. Мы возьмем с собой блокноты и набросаем эскизов. Мне так интересно, что ты нарисуешь. У тебя большой талант, и скоро ты превзойдешь меня, уж я-то знаю!
По телу Мари разлилось приятное тепло, и она выпила еще. Возникло ощущение блаженства, она будто парила. Как жаль, что мечтам Китти суждено рухнуть. Вообще-то жить в такой свободе было заманчивой идеей. Вдвоем, в «птичьем гнездышке» над Парижем. Она сделала бы его уютным, убрала, выкрасила стены в светлый цвет, расставила бы горшки с растениями. Из этой квартирки можно соорудить настоящий ларец с драгоценностями. Они целыми днями ходили бы по городу и рисовали. Людей, дома, Сену, Эйфелеву башню. Квадратами и кубами… Мари ухмыльнулась. Разве Китти не говорила, что это современное искусство?
– А теперь внимание, вот мой сюрприз!
Что она опять придумала? Вскочила и убежала, видимо, в свое гнездышко, оставив Мари одну за столом. Какое счастье, что она всего лишь камеристка, а не благородная юная дама, ведь сидеть в ресторане в одиночестве было бы ужасной непристойностью. Китти со своим сюрпризом не торопилась, Мари несколько раз ловила на себе недоуменные взгляды хозяйки. Когда Китти наконец появилась, на ее платье красовались два больших пятна сажи, впрочем, в возбуждении она их не замечала. Она принесла фотографию, вытерла ее о юбку и положила перед Мари на стол.
– Господи, я уже думала не найду. А она стояла на видном месте – между чашек на кухонной полке. Посмотри, Мари. Правда, интересная?
Фотокарточка была поблекшей – видимо, довольно старой. Однако на ней можно было различить молодую пару, в несколько искусственной позе стоявшую, держась за руки возле искусственно же задекорированного столика. На женщине было светлое платье, слегка подхваченное на талии, волосы заколоты, рядом с ней усатый мужчина, одетый в темный костюм. На столике угадывалась палитра для рисования, стакан с кистями и тюбики краски. Похоже, фото было сделано в ателье какого-то художника.
– Очень мило…
– Да посмотри на нижний край, – нетерпеливо настаивала Китти. – Ты же не слепая!
Мари сделала еще глоток и затем наполнила бокал водой. По нижнему краю фотографии стояла также сильно поблекшая надпись от руки:
– Luise Hofgartner, peintre allemande, et son fiancé, M. Jakob Burkard.
Мари перечитала надпись, и буквы заплясали у нее перед глазами. Китти что-то взволнованно говорила, но смысл сказанного до Мари доходил не до конца.
– Только подумай, Мари. Мы с Жераром увидели в одном маленьком магазине рисунок – где, я даже не вспомню сейчас, может, в Сен-Жермен или еще где. Так вот, на том рисунке углем была изображена девушка – кажется, Флора, богиня весны. Мне понравилось, мы зашли узнать имя художника и цену. Каково же было мое изумление, когда я услышала немецкое – твое – имя. То есть вы еще и родственники. И неудивительно – ведь ты так талантлива, Мари.
– Что означают эти французские слова, Китти?
Китти прервала свой монолог и взяла в руки карточку.
– Это значит: «Немецкая художница Луиза Хофгартнер и ее жених месье Якоб Буркард».
– Жених? Ты уверена, что так переводится?
– Абсолютно. Мне Жерар перевел, а французским и немецким он владеет одинаково хорошо. В том магазине много ее картин, торговец сказал, что она была большая художница и работала как одержимая, но потом уехала в Германию, и с тех пор след ее потерялся. Он так воодушевленно рассказывал, что мы сразу купили рисунок и получили в подарок эту фотографию. Бог мой, эти двое такие счастливые, правда?
Отрицать было бы глупо. Иначе они не держались бы за руки. В Париже. Мари снова взяла в руки фотографию и в поблекших формах и линиях попыталась рассмотреть какие-то детали. Улыбку. Кольца на руках. Платье матери показалось Мари необыкновенно модным для того времени, а шнуровки не было из-за возможной беременности.
– Вы спросили, когда сделана фотография?
– Нет, не подумали, – покачала головой Китти. – Но она очень старая. И кстати, мы нашли еще больше ее фотографий. Три из них в галерее Канвайлера, еще одну я увидела в магазинчике на набережной Сены. Но этот ужасный скряга Жерар отказался их купить. Можешь себе представить? И еще утверждает, что любит меня…
– Рисунок, – тихо сказала Мари, и ее голос дрогнул. – Рисунок у тебя?
Китти не ответила. Потому что в это самое мгновение, подняв голову, она вдруг застыла и уставилась на распахнутую дверь. В проеме показались Пауль и Альфонс.
– Ты обманула меня! – прошептала Китти. – Ах ты, змея подколодная!
41
Более неподходящего момента для их появления трудно было себе представить. О чем они только думали? Разве они не договаривались ждать вестей от Мари в кафе возле метро?
В ответ на вопросительный взгляд Мари Пауль только беспомощно пожал плечами. Альфонс был настолько опьянен появлением Китти, что не заметил недовольства Мари. С