Уиттекер попытался схватить Страйка за ноги и повалить; Страйк ответил ему пинком, не отпуская от себя Стефани. У нее на шее краснели пятна от пальцев Уиттекера и еще следы от вдавленной цепочки с подвеской в форме плетеного сердца.

– Так что пошли со мной, – сказал ей Страйк. – Он подлый убийца. Я устрою тебя в женский приют. Спасайся.

Ее глаза были как шахты, ведущие в неведомую тьму. Страйк мог с таким же успехом предложить ей единорога – какой-то запредельный бред. И хотя Уиттекер чуть ее не задушил, она – в это трудно было поверить – вырвалась от Страйка, как от похитителя, доковыляла до Уиттекера и заботливо склонилась над ним; на цепочке покачивалось плетеное сердце.

Стефани помогла Уиттекеру встать на ноги, и тот повернулся к Страйку, потирая живот в том месте, куда пришелся удар, а потом, в своей шутовской манере, зашелся старушечьим хохотом. Уиттекер победил – это было ясно как день. Стефани льнула к нему, словно к спасителю. Он запустил свои грязные пальцы ей в волосы, с силой притянул ее к себе и стал целовать, залезая языком ей в глотку, а сам жестом приказывал наблюдающим за этой сценой дружкам идти обратно в фургон. Банджо забрался на водительское сиденье.

– Покеда, маменькин сынок, – прошипел Уиттекер Страйку, заталкивая Стефани в задний отсек фургона.

Прежде чем захлопнуть дверцы под брань и улюлюканье дружков, Уиттекер посмотрел Страйку прямо в глаза и, ухмыляясь, изобразил свой фирменный жест, как будто перерубал горло. Фургон тронулся.

Внезапно Страйк понял, что его окружают люди с бесстрастными, но в то же время испуганными лицами, какие бывают у зрителей киношки, где внезапно зажегся свет. Из паба по-прежнему глазели любопытные. Страйку больше ничего не оставалось, кроме как запомнить номер старого битого фургона, еще не скрывшегося за углом. Когда он в ярости покидал место происшествия, собравшиеся бросились врассыпную, чтобы только не оказаться у него на пути.

I’m living for giving the devil his due.

Blue Öyster Cult. «Burnin’ for You»[74]

Дерьмо случается, говорил Страйк самому себе. Военная служба приучила его держать удар. Как ты ни готовишься, как ни проверяешь все снаряжение, как ни обдумываешь каждую мелочь, все равно какая-нибудь случайность тебя обломает. Как-то раз в Боснии у него сдох бракованный мобильник, что повлекло за собой целую череду сбоев, которые в итоге едва не стоили жизни его товарищу, зарулившему по ошибке не на ту улицу в Мостаре.

Оправдываться было нечем: окажись на месте Страйка его подчиненный из Отдела специальных расследований, который вздумал бы на задании прислониться к небрежно припаркованному фургону, не проверив сначала, нет ли кого внутри, Страйк взгрел бы такого разгильдяя по первое число, да так, чтобы другим неповадно было. Сейчас он убеждал себя, что не предвидел возможной стычки с Уиттекером, но по зрелом размышлении вынужден был признать, что его действия говорили о другом. Раздосадованный многочасовым наблюдением за квартирой Уиттекера, он даже не особо скрывался от завсегдатаев паба. Хотя он не допер, что Уиттекер может оказаться в том фургоне, но чувствовал животную радость оттого, что все-таки врезал этому гаду.

А ведь как хотелось его размазать. Этот ехидный смешок, эти крысиные хвосты волос, эта футболка с эмблемой Slayer, едкий запах, пальцы, стиснувшие тонкую девчоночью шею, да еще намеки на Леду: чувства, всколыхнувшиеся при неожиданной встрече с Уиттекером, словно вернули Страйка на двадцать лет назад, когда он готов был драться, не думая о последствиях. Если отвлечься от того, что он с радостью врезал Уиттекеру, никакой пользы это столкновение не принесло. При всем желании Страйк не смог бы на основании одной лишь внешности ни подтвердить, ни опровергнуть, что Уиттекер и был тем громилой в вязаной шапке. У темной фигуры, которую Страйк преследовал по Сохо, не было спутанных прядей, но длинные волосы нетрудно стянуть резинкой или спрятать под шапку; тот тип выглядел здоровее Уиттекера, но стеганые куртки зрительно добавляют массы. Да и реакция Уиттекера на появление бывшего пасынка возле фургона не давала никаких подсказок. Чем больше Страйк об этом думал, тем больше сомневался, видел ли он торжество в злорадном выражении лица Уиттекера и был ли последний жест, когда тот провел грязными пальцами по горлу, обычным позерством, беззубой угрозой или наивным запугиванием со стороны того, кто любой ценой хочет казаться самым опасным, самым жестоким.

Короче, встреча показала, что Уиттекер остался самовлюбленным и коварным, а помимо этого, дала Страйку еще два повода для размышлений. Во-первых, Стефани разозлила Уиттекера тем, что проявила какой-то интерес в отношении Страйка, но Страйк, полагая, что заинтересовал ее только как пасынок Уиттекера, вместе с тем допускал, что Уиттекер заговаривал при ней о жажде возмездия, а то и о прямом намерении отомстить. Во-вторых, Уиттекер сумел завести друзей среди мужчин. Несмотря на свою необъяснимую, на взгляд Страйка, популярность среди определенного сорта женщин, Уиттекер был почти повсеместно ненавидим и презираем мужчинами. Представители одного с ним пола не прощали ему фиглярства, сатанинских измышлений, страсти быть в центре внимания и, естественно, магнетической власти над женщинами. Теперь же Уиттекер, как видно, окружил себя какой-никакой шайкой голодранцев, которые вместе с ним баловались наркотой и были у него на побегушках. Страйк заключил, что вся польза от этой стычки ограничится сообщением Уордлу о случившемся и передачей ему регистрационного номера фургона. Оставалось только надеяться, что полиция не погнушается проверить фургон, а еще лучше – квартиру над забегаловкой на наличие наркоты и других улик.

Уордл без всякого энтузиазма выслушал настойчивые заверения Страйка в том, что детектив почуял запах крэка. Когда разговор закончился, Страйк и сам понял, что на месте Уордла не увидел бы в таком рассказе оснований для обыска. Полицейский четко сознавал, что Страйк имеет зуб на своего бывшего отчима, и никакие указания на связь Уиттекера и Страйка через тексты Blue Öyster Cult не заставили Уордла изменить свое мнение.

Когда в тот же вечер позвонила Робин с привычным отчетом о проделанной работе, Страйк тут же вылил на нее свой рассказ, чтобы облегчить душу. Хотя у Робин тоже были новости, она сразу переключилась на дела Страйка и сосредоточенно выслушала его, ни разу не перебив.

– Я рада, что ты ему врезал, – сказала она, когда Страйк закончил каяться, что допустил потасовку.

– Правда? – смутился он.

– Конечно. Он же душил девушку!

Робин тут же пожалела о сказанном. Она не хотела лишний раз напоминать о своих собственных нечаянных признаниях.

– Как защитник униженных и слабых я полностью облажался. Падая вместе с ним, она ударилась головой. Одного не могу понять, – добавил он, поразмыслив, – о чем она вообще думает? Это был ее шанс. Она могла уйти. Я бы нашел для нее пристанище, я бы о ней позаботился. Какого дьявола она вернулась к нему? Почему женщины так поступают?