Знай он, как это понравилось Страйку, – не одобрил бы еще сильнее.

В плане внешности она даже близко не стояла к Шарлотте. Шарлотта обладала такой красотой, от которой мужчины забывали себя и лишались дара речи. Робин, как он не мог не заметить, когда она наклонялась выключить компьютер, была вполне аппетитной девушкой, но в ее присутствии мужчины не теряли дара речи. Наоборот, если вспомнить Уордла, при ней у них только развязывались языки. И все же ему был приятен ее вид. Ее голос. Ему нравилось быть с ней рядом.

Не то чтобы он хотел быть с ней; до такого безумства он не доходил. Невозможно вместе заниматься бизнесом и одновременно крутить роман. Да и вообще она была не из тех, с кем легко замутить. С первого дня их знакомства он понимал, что она обручена и для него не предназначена, а потому смотрел на нее как на женщину, созданную для брака.

Едва ли не злясь, он складывал знакомые детали, указывающие на то, что она коренным образом от него отличается, олицетворяя более надежный, более уединенный, более привычный мир. У нее был этот заносчивый бойфренд, еще из выпускного класса (хотя сейчас-то Страйк немного лучше понимал, отчего так), была хорошая семья среднего класса в Йоркшире, причем родители прожили в браке не один десяток лет, и, по-видимому, счастливо; был и «лендровер», и лабрадор, и пони, перечислял Страйк. Пони, это же обалдеть!

Затем всплывали новые воспоминания, и от картинки надежного и размеренного прошлого отделилась другая: теперь перед ним стояла женщина, которая не сплоховала бы в Отделе специальных расследований. Эта новая Робин прошла углубленные водительские курсы, не побоялась преследовать убийцу, куском своего плаща спокойно перевязала кровоточащую от ножевой раны руку Страйка, сделала подобие шины и отвезла его в больницу. Наделенная даром импровизации, теперешняя Робин с легкостью вытягивала из подозреваемых такие сведения, какие и не снились блюстителям закона; она сама придумала и успешно сыграла роль Венеции Холл, которая расположила к себе отчаявшегося молодого человека, грезившего об ампутации ноги; она продемонстрировала Страйку столько примеров инициативы, изобретательности и смелости, что давно уже могла бы служить в полиции под прикрытием. Неужели это была та же самая девушка, которая зашла на темную лестничную клетку, куда заманил ее ублюдок в маске?

И теперь она собиралась выйти за Мэтью! За Мэтью, который толкал ее на денежную работу в отделе кадров, чтобы умножить семейные доходы, который брюзжал и исходил желчью по поводу ее ненормированного графика и скудной зарплаты… Разве она не понимала, что творит какую-то глупость, просто чертовщину? Какого хера было снова напяливать это кольцо? Разве она не ощутила вкуса свободы во время поездки в Бэрроу, о которой Страйк вспоминал с теплотой и волнением?

Она совершает большую, черт побери, ошибку, вот и все.

Вот и все. Ничего личного. Будь она помолвлена, замужем или одинока, разницы нет: из этой его слабости, которой он, надо признать, позволил в себе развиться, так и так ничего бы никогда не вышло. Он заново выстроит профессиональную дистанцию, которая как-то сократилась из-за ее хмельных признаний и дружеской привязанности, установившейся между ними во время их путешествия на север, а также уберет в долгий ящик свой наполовину обдуманный план разорвать отношения с Элин. В данный момент было надежнее иметь рядом другую женщину, притом красивую, чей жар и опыт в постели, безусловно, восполняли их неоспоримую несовместимость в остальном.

Интересно знать, думал он, сколько продержится у него на службе Робин, став миссис Канлифф? Мэтью, конечно, использует весь свой супружеский авторитет и натиск, чтобы освободить ее от профессии столь же опасной, сколь и низкооплачиваемой. Ладно, ей самой решать: что посеет, то и пожнет.

Единожды разорвав отношения, сделать это повторно гораздо проще. Ему ли не знать. Сколько раз они с Шарлоттой расставались? Сколько раз их отношения разбивались вдребезги, сколько раз они пытались собрать осколки? В конце концов трещин стало больше, чем выдерживал материал: они увязли в мутной паутине, сплетенной из надежд, мучений и обманов.

До свадьбы Робин и Мэтью – два месяца.

Время еще есть.

See there a scarecrow who waves through the mist.

Blue Öyster Cult. «Out of the Darkness»[73]

Как-то само собой получилось, что в течение следующей недели Страйк почти не видел Робин. Они работали на разных участках и общались почти исключительно по мобильному. Как Страйк и ожидал, ни в Уолластон-Клоуз, ни в его окрестностях не оказалось ни следа бывшего «погранца», но он добился не большего успеха в поисках этого человека в Кэтфорде. Изнуренная Стефани еще несколько раз приходила и уходила из квартиры над кулинарией. Хотя он не мог находиться там круглосуточно, Страйк был вполне уверен, что уже видел весь ее гардероб: несколько грязных свитеров и одна потрепанная фуфайка с капюшоном. Если, как уверял Штырь, Стефани проститутка, то работала она нечасто. Страйк принял все меры к тому, чтобы она его не заметила, однако сомневался, что в ее ввалившихся глазах останется какой-либо четкий образ, даже если показаться ей в открытую. Глаза ее закрылись, наполнились внутренней темнотой и больше не воспринимали внешний мир.

Страйк уже пробовал выяснить, торчит Уиттекер безвылазно в четырех стенах на Кэтфорд-Бродвей или, наоборот, почти все время отсутствует, но телефонной линии по этому адресу зарегистрировано не было, а квартира, согласно информации, найденной в интернете, числилась за неким мистером Дэршеком, который либо сдавал ее, либо не мог избавиться от сквоттеров.

Однажды вечером детектив стоял и курил у служебного входа в театр, наблюдая за каким-то движением в освещенных окнах, как вдруг у него зазвонил его мобильник; на экране появилось имя Уордла.

– Страйк слушает. Что там?

– Вроде кое-что прояснилось, – сказал полицейский. – Кажется, наш друг снова засветился.

Страйк приложил мобильник к другому уху, чтоб не мешали прохожие:

– Ну?

– Кто-то пырнул шлюху в Шеклуэлле и отрезал у нее два пальца – на память. Резали старательно: зафиксировали руку и отрубили.

– Господи… Когда это было?

– Десять дней назад, двадцать девятого апреля. Ее только что вывели из искусственной комы.

– Она выжила?! – Страйк не поверил своим ушам и даже оторвал взгляд от окон, за которыми, возможно (но вовсе не обязательно), прятался Уиттекер; его вниманием полностью завладел Уордл.

– Чудом, хочешь верь, хочешь нет, – ответил полицейский. – Он пырнул ее ножом в брюшную полость, пробил легкое, да еще и два пальца отрубил. По чистой случайности не задел жизненно важные органы. Наверняка он был уверен, что ее прикончил. Она отвела его в переулок между домами, чтобы отсосать, а дальше ему помешали: двое студентов, гулявших по Шеклуэлл-лейн, прибежали на ее крик. Опоздай они на пять минут, ее бы, скорее всего, уже не было в живых. Понадобилось два переливания крови, чтобы вытащить ее с того света.