Вильгельм Кейтель, фельдмаршал, шестидесяти лет от роду, с 1938 года, когда Гитлер взял на себя управление Военным министерством Германии, выступал от его лица как главнокомандующий ВС и оставался его основным военным консультантом. Высокий, корректный и благообразный, на самом деле это был король всех лизоблюдов, ему не хватило даже смелости замолвить словечко ни за одного из своих собратьев-генералов, когда их войска были вынуждены оставлять свои позиции под давлением превосходящих сил противника.

На более низком уровне окружения, не обладая неоспоримо большим влиянием, поскольку он был накоротке и заодно с Борманом и Геббельсом, находился генерал Бургдорф, еще один умелый царедворец и законченный подлец, занявший одновременно пост личного адъютанта Гитлера по Вермахту и начальника управления кадров.

Основными представителями «Люфтваффе» при ставке фюрера были генералы Карл Коллер и Эккард Кристиан — один из них пожилой и много натерпевшийся на своем веку честный человек, другой же, наоборот, бравый и моложавый амбициозный нацист, обязанный своим восхождением тому, что был женат на одной из двух секретарш Гитлера. Однако из-за того, что все неудачи последнего времени у «Люфтваффе» Гитлер приписывал лично Герингу, его офицеров он не честил так, как доставалось армейским.

Генрих Гиммлер, погодок Бормана, которому тоже было сорок пять, продолжал занимать главенствующее положение в нацистской иерархии и претендовал на место наследного принца, стоит только фюреру отменить свой декрет, в котором своим преемником он назначил Геринга.

Грегори терялся в догадках, почему Гиммлеру позволили оставаться одновременно и главнокомандующим нескольких дивизий на фронте, огромных формирований и отрядов пронацистских партизан и еще возглавлять гражданскую и политическую полицию Германии, поскольку любому было понятно, что у него не все дома, как и у самого фюрера. Гиммлер неоднократно доказал свою полную некомпетентность, у него к тому же был один нервный срыв за другим.

Очевидно, что вся его гиммлерова империя управлялась за него главным его помощником — Кальтенбруннером.

Офицером для связи Гиммлера при ставке был обергруппенфюрер Герман Фегеляйн, гнусный коротышка, начавший жизненный путь в роли лошадиного барышника и нечистого на руку жокея, на ранней стадии формирования вступивший в СС. Практически безграмотный и невежественный, он стал начальником кавалерийской дивизии СС. В этом качестве он и отличился на русском фронте жестокостью.

Йоахим Риббентроп, тщеславный, напыщенный и очень высокого о себе мнения, на нынешний момент в возрасте пятидесяти двух лет, был как презираем, так и ненавидим в гитлеровском окружении. Его, как и Геринга, винили во всех несчастиях, свалившихся на Германию, правда со значительно большим на то основанием. Если программу Геринга по обновлению авиационного парка «Люфтваффе», заменив ее бессмысленными проектами «Фау», просто саботировали, то Риббентропу в его Министерстве иностранных дел никто палок в колеса не ставил. Ему с самого начала Гитлер дал карт-бланш, но этот напыщенный дурак и наглец сумел приобрести столько врагов Германии, как среди ее союзников, так и среди нейтралов, что это было уму непостижимо. И несмотря на очевидные провалы всех его авантюр, его в ставке фюрера всегда привечали, потому что Гитлера ничто и никто не мог заставить поверить в то, что он при своей способности к ясновидению и стратегическому гению мог так жестоко в ком-то ошибиться.

Альберт Шпеер, сорока лет от роду, был сатрапом совсем другого рода. Он приглянулся Гитлеру как одаренный архитектор — и дело сделано, с такой поддержкой и неограниченными миллионными суммами на расходы при строительстве перед ним открывалась блестящая карьера. Его выдающиеся способности и гений организатора в 1942 году привели к тому, что Гитлер назначил его министром оборонной промышленности и вооружений. Он был полностью поглощен любимым делом, в политику никогда не лез и оказался единственным придворным, у которого практически в Ставке не было врагов.

После этих принцев нацистской государственности выступали стройными шеренгами менее значительные придворные, хотя о некоторых из них поговаривали, что они обладают большим влиянием на Гитлера, чем его министры. Например, такая яркая личность, как его личный врач профессор Теодор Морелль или хирург доктор Людвиг Штумпфеггер.

Морелль, возможно, был самым странным из преступников, когда-либо удостоенных докторской степени. Начавший карьеру специалистом по венерическим заболеваниям в берлинском полусвете, он был призван ко двору лечить придворного фотографа Гитлера — Гоффмана, но скоро его пациентом стал и сам фюрер. Гнусный старый мерзавец, знавший в медицине едва ли ее основы, он обладал несравненными способностями для удовлетворения своих амбиций и скаредности, при этом не гнушаясь буквально ничем. В считанные годы он понастроил по всей Германии огромные лаборатории, производившие многочисленные шарлатанские снадобья в огромных количествах, некоторые из них были далеко не безвредны.

Штумпфеггер появился в ставке сравнительно недавно. Это был огромный детина с очень неразвитым ограниченным количеством серого вещества под могучей черепной коробкой, но зато обладающий неограниченным талантом поклонения своим кумирам. Нетрудно догадаться, что кумиром на этот раз был Гитлер. Всегда довольно чувствительный к вовремя сказанной льстивой фразе, фюрер как-то сразу клюнул на него, и с тех пор они частенько прогуливались вместе в послеобеденное время по саду Рейхсканцелярии.

Из других завсегдатаев этого сатанинского двора следует также упомянуть Гейнца Лоренца, приносившего ежедневные бюллетени новостей из Министерства пропаганды, Артура Аксмана, лидера «Гитлерюгенд», секретарш фрау Юнг и фрау Кристиан, повариху, специалиста по вегетарианской кухне фрейлейн Манциали, с которой фюрер эти блюда зачастую и дегустировал. Разумеется, тут постоянно фигурировал и целый набор младших штаб-офицеров, начальники охраны, шпики и слуги — все люди, проверенные годами беспорочной службы и прошедшие проверку на преданность фюреру. Жили они по большей части тут же, на нижнем этаже Рейхсканцелярии.

Среди досье на всю эту публику, которые Грегори добросовестно штудировал и запоминал всякую мелочь, особый интерес у него вызвало одно, особо секретное, досье. Гитлер всегда из кожи вон лез, чтобы предстать перед германским народом в обличье столь бескорыстного радетеля о благополучии нации, что отказывал себе буквально во всем, вплоть до личной жизни. То, что это далеко не так, Грегори знал, так как ему приходилось читать бюллетени, выпускаемые секретным департаментом британской «Форин Оффис», где перечислялись редкие довоенные интрижки Гитлера, когда его видели возвращавшимся с частной вечеринки в компании очередной спутницы. Был зарегистрирован еще неприглядный эпизод с фрау Геббельс, которую он, по сведению секретной агентуры, принудил исполнить для него такого же рода услуги. После скандала с мужем фрау бежала в Швейцарию, и только агенты гестапо и ультиматум Гитлера, что если она не вернется немедленно обратно, то дети ее будут умерщвлены, заставили «добропорядочную» фрау вернуться в Германию.

Но чего Грегори не знал, так это то, что у фюрера на протяжении двенадцати последних лет, оказывается, была постоянная любовница. Впервые он с ней познакомился как с ассистенткой своего фотографа Гоффмана. Звали девушку Ева Браун, но называть ее в обиходе иначе как по ее инициалам, Е. Б., запрещалось, да и говорилось о Е. Б. не иначе как только шепотом. На поверку она оказалась средней блондиночкой со средними женскими прелестями, среднего ума и со средними запросами, точнее будет сказать, что вообще без оных. Гитлер обеспечил ей экономическую самостоятельность, передав половину всех доходов от его, фюрера, фотоснимков, но, несмотря на то что она уже столько лет была во всем, кроме имени, женой диктатора, она так и осталась обычной немецкой домохозяйкой, довольствующейся тем, что главенствовала над чайными приборами, перекидывалась парой банальностей за традиционными чаепитиями с близкими друзьями Гитлера и ложилась с ним в постель, когда он того требовал. Но это полностью устраивало Гитлера, потому что он так никогда и не оставил при всех своих амбициях привычек обыкновенного бюргера, а Ева не стремилась стать необыкновенной женщиной.