Осыпав его напряжённую плоть поцелуями от самого основания до конца, Микаса медленно вобрала её рот и ритмично заскользила вверх-вниз, гладя руками упругие бёдра. Она текла и тихо постанывала, упиваясь бесстыдными мольбами Эрена ласкать сильнее. Он благодарно сжал пятернёй её растрёпанные волосы, заставив Микасу ускориться.

Эрен едва не приблизился к краю, но успел прервать её, затем притянул к себе, улёгшись набок, и вновь припал ртом к груди Микасы. Она могла позволить себе громкие стоны, не боясь, что он станет просить её быть тише, и стиснула пальцами крепкий зад. Эрен издал смущённый очаровательный смешок и ответил ей тем же.

Он спустился вниз, вознамерившись наградить Микасу за старания, с жаждой облизнул мокрую горячую кожу и наконец-то вновь ощутил на языке терпкий вкус её тела.

― Хочу, чтобы ты был во мне! ― на выдохе бросила ему Микаса.

Она легла на живот, покорно предоставив ему всю себя. Эрен поцеловал её шею и, погладив складки влажной плоти, осторожно погрузился внутрь. Придавив Микасу к постели, он медленно набирал скорость, переплетя собственные пальцы с её пальцами.

― Не жалей меня. Я хочу ещё! ― проскулила она в скомканное одеяло, приподнимаясь ему навстречу.

Эрен отпустил себя и взял её ― натянуто, хлёстко, упиваясь тем, как невообразимо сладко звучало его имя из уст любимой женщины. Быстрее. Сильнее! Чтобы выбить из неё, к чёртовой матери, дух! Тесно, горячо, пальцы на ногах чуть не сводило от удовольствия. «Ты хочешь ещё? Так получай!» ― с бесовской улыбкой на губах думал он, врезаясь в податливое тело. Ему хотелось быть ближе. Куда уж ещё?

― Только останься внутри, ― уверенно прошептала Микаса, чувствуя, как внизу живота расползается жар подступившей разрядки.

Это было бы слишком безрассудно, решил Эрен. Вдохнув льющуюся из открытого балкона вечернюю свежесть, он излился на её бёдра, громко зовя по имени. Вот так. Долгожданно, прекрасно. Ему хотелось рыдать, и стыд защекотал в глотке наравне с блаженством. Вжался из последних сил и обмяк, дрожа и позабыв обо всех печалях.

Ветер колыхал кружевные шторы, остужал наполнивший спальню жар.

Сегодня Микаса умерла. Чтобы родиться вновь.

Комментарий к 17. Головокружение

Ну, как говорится: «Привет, Микаса, пять лет не виделись»

Даже не верю, что я наконец-то замкнула сцену, которую начала аж в первой главе) К ней неделимо прилагается композиция, которая была моим главным вдохновителем с прошлой зимы: TV Girl — Lovers Rock

Очень надеюсь, что глава станет для читателей неплохим предновогодним подарком))

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_4227

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 18. Самый счастливый сон ==========

«Это было на самом деле? В этой самой комнате? Она выкрикивала моё имя и льнула теснее ― словно мы всё ещё там, в той самой спальне, и нам до сих пор шестнадцать, а впереди не маячат семь лет разлуки…»

Эрен глядел на Микасу сквозь темноту спальни, перебирая пальцами черные пряди и гладя сонное лицо. По её лбу и плечам двигались свет и тени, намеревались украсть Микасу в иллюзорный мир застывших уличных фонарей и шипящего ветра, целующего изумруд листвы.

«Если уж быть с собой откровенным, всё это полное безрассудство. Даже хуже, чем в шестнадцать! Тогда я хотя бы о презервативах заморачивался, а сегодня напрочь башку потерял. Эгоистичный придурок… Нельзя так с Микасой. Только не с ней. И ведь вопреки этому она так сладко настаивала, чтобы я… Нет, ну точно безумие!»

Эрен поднялся с постели, нащупал в груде вывернутой наизнанку одежды пачку сигарет и зажигалку, затем прошёлся до стола у выхода на балкон и бросил взгляд на пару нетронутых бокалов: по рубиновой глади вина перекатывались потоки мутного света. С праздным интересом взял бутылку, пробежался глазами по незнакомому иностранному названию на этикетке и равнодушно хмыкнул. Как только он размашистым движением опустил бутылку обратно, со стола слетел задетый им лист плотной дорогой бумаги и спикировал вниз. Эрен разглядел в темноте рукописные строчки. Немного удивившись, он наклонился и поднял листок, бубня себе под нос, что не станет читать чужих писем, но любопытные глаза против воли скользнули по одному единственному предложению: «Сегодня я вскрою себе вены».

Письмо легло обратно на стол. Эрен уставился в пустоту, пытаясь осознать прочитанное, и сердце заколотилось в груди столь быстро, что, казалось, подскочит до горла. «Я не имею права. Это подло. Так нельзя», ― заговаривал он себя, но просто не смог удержаться и посмотрел вниз.

«Знаешь, мне теперь всего недостаточно. А то, что есть, ― не нужно и вовсе. Я сама во всём виновата и не горю желанием тебя винить. Раньше мне казалось, что если у меня будешь ты и твои деньги, то я убегу и буду счастлива. Но я несчастна. Меня тошнит от дорогих платьев и украшений, тошнит от ресторанов (пропади пропадом те ублюдочные омары с нашей последней поездки!), тошнит от бессмысленности нашего брака, тошнит от себя… Я не хочу больше говорить с тобой, не хочу спать с тобой и вообще-то я ничего больше не хочу. Я чувствую себя омерзительной и продажной. Я продала за жизнь с тобой всё ― даже ту, кем я когда-то была. Кем меня видел тот, кто не заслужил, чтобы к нему прикасались мои отвратительные руки. Да, я отвратительна. Сегодня я вскрою себе вены. Так странно думать о том, что меня найдут далеко не сразу, а мой труп будет несколько дней гнить в нашей ванной… Я не хочу, чтобы обо мне кто-то горевал. Но точно знаю, что мой чёртов дикий мальчишка станет! Ты не выносишь его, но прошу, в последний раз, умоляю! Скажи ему, где ты похоронишь меня, чтобы он смог принести на мою могилу букет магнолий.

Не держи зла. И прости.

Твоя Микаса.

P.S. Ужасно нелепо писать, что я «твоя», но так почему-то принято. Смешные условности смешной жизни».

Эрен перечитывал письмо снова и снова, не веря, что это могла написать рука Микасы. Строчки сливались, разбегались, теряли и вновь обретали смысл. Он вчитывался до полубреда, до возможности очнуться, до тех пор, пока не вызубрил каждое слово. Эрен выбрался на балкон, позабыв о собственной наготе, и прикурил трясущимися руками. Лёгкие наполнил пепельный яд с привкусом синтетического яблока. Покой всё не шёл.

«Я отвратительна… Я ничего больше не хочу», ― печально нашёптывал в его голове родной голос.

«Мой труп будет гнить… Я не хочу, чтобы обо мне кто-то горевал», ― отпечатывалось