— Спуститесь, пожалуйста, — попросил призрак дедушки. — Я немного устал от наследника нашего рода. Еще немного, и вернусь в Шиасс.

Впрочем, к этим вечерам самокопания Лахджа тоже уже привыкла. Все-таки по образованию она психиатр, и хотя большую часть профессиональных навыков растеряла, что-то все-таки осталось… и приобрело демонические черты. Даже когда муж будил ее посреди ночи и начинал гундеть о своем тяжелом детстве, она терпеливо и спокойно отвечала:

— Суть Древнейшего, Майно, мне же срать, спи давай.

Но по крайней мере она начала понимать, почему до нее у него не было долговременных отношений. То есть с виду-то он конфетка, настоящий любимец женщин. Внешность прекрасная, характер приятный… поначалу. Высокий, плечистый, с правильными чертами лица. Флиртует как дьявол, жен баронов и демолордов успешно соблазнял.

Но когда отношения переходят в длительную фазу, он начинает раскрывать душу. Как доверившийся спокойной воде двустворчатый моллюск приоткрывает створки. И ты ожидаешь увидеть прекрасную жемчужину… но вместо этого из моллюска вырываются затхлые пузыри и раздается скрипучий голос:

— …Сейчас третий полуночный час, и самое время вспомнить, как меня обижал отец. А теперь я немного поплачу, и если ты спросишь, что со мной, и попытаешься меня утешить, я буду злобно бухтеть себе под нос.

— М-м… вот неправда, — ткнул пальцем Майно, увидев эту картину в голове жены. — Неправда. Это было один раз. В первую ночь после переезда, когда нахлынули воспоминания.

— Чай будешь?

— Буду.

Лахджа научилась принимать эти приступы со смирением и некоторым пониманием. Идеальных людей не бывает, у всех свои комплексы и проблемы. Остальные фамиллиары тоже периодически что-то такое преподносили, да и она сама, что уж, иногда бывает невыносима. В том и суть любви, дружбы, семьи — научиться мириться с чужими недостатками, принимать родных и друзей такими, какие они есть, со всеми белыми и черными полосами.

— Прими своих родителей, Майно, — посоветовала Лахджа, отпивая из чашки. — Ну вот такие они были.

— Отец говорил: ты слишком много времени лазишь по оврагам, — задумчиво сказал муж. — А мне нравилось лазить по оврагам! Смотри, какая странная окаменелая рыба… или не рыба. У нее роговой клюв и плавник во все тело. Сейчас таких нет.

Лахджа с невольным интересом посмотрела на кусок камня. Действительно, похоже на экспонат палеонтологического музея. Но Парифат вроде не настолько древний… Она слышала от Янгфанхофена, что ему всего сорок тысяч лет, что его сотворили старые боги… а зачем бы Янгфанхофену ей врать?

— А откуда на Парифате окаменелости? — спросила она.

— Именно из-за них многие ученые и даже волшебники отвергают официальное церковное объяснение сотворения мира, — с удовольствием сказал Майно. — Но чтобы плоть окаменела, не нужны миллионы лет, это ошибочное мнение. Иногда организм каменеет за несколько дней, тут все зависит от обстоятельств. Часть моих окаменелостей — это твари эпохи Рождения, а часть — из досотворенных времен.

— Досотворенных?..

— До того, как древние боги вылепили наш мир из Хаоса, тут уже была какая-то планета… кстати, погибла она в некотором смысле из-за вашего Паргорона. Но она погибла не полностью, часть уцелела и стала основой для Парифата. И там была какая-то жизнь. Иногда тезароквадики находят ее остатки в недрах.

— Как интересно, — схватилась за новую тему Лахджа. — А при чем тут Паргорон? Ту планету демоны уничтожили?

— Нет, это вышло случайно, и… я… мне…

Дегатти осекся и повертел головой. Где-то далеко звякнул обеденный колокольчик.

— Понятно… — протянула Лахджа. — Не продолжай.

— Отец никогда не одобрял мои увлечения, — тут же вернулся в колею Майно. — Никакие. Будто ему просто не нравилось все, что нравится мне. Захотел вот я заниматься рисованием… но нет, вместо этого я буду каждый день заниматься верховой ездой.

— Ты не любишь верховую езду? — удивилась Лахджа.

— Люблю. Но отцу я этого не говорил, иначе он не успокоился бы, пока не нашел что-нибудь, что я ненавижу. Хотя он и нашел — музыку. Клавесин, лира, лира, клавесин… он что, думал, я в Симфониар поступлю?

— Ты слишком мнительный, вряд ли он со зла. Думаю, он себе это объяснял так, что воспитывает из тебя разностороннюю личность. Если тебе что-то не нравится — значит, у тебя это просто не получается. А если у тебя не получается — ты в этом плох. А как ты можешь быть в чем-то плох? Ты же его сын! Наследник! Дегатти!

— Боги, я словно отца слышу! — схватился за голову Майно. — Прекрати!

— Нам надо развеяться, — поставила чашку Лахджа. — Ты слишком скис. Давай завтра смотаемся в Валестру. Как насчет двойного свидания?

— М-м-м… мы и?..

— И наши друзья. Твой лучший друг и моя лучшая подруга… завтра в Паргороне как раз синедень, так что ее не хватятся. Посидим в ресторане, сходим в театр… вот отличная постановка, — раскрыла афишку Лахджа. — «Отцы и дети» называется.

Майно выхватил у нее афишку и издал недовольное хмыканье. Не было там ничего подобного, конечно.

— Давай лучше сходим на другую постановку, — ядовито сказал он. — Вот, например, «Веселый вдовец».

Теперь Лахджа выхватила у мужа афишку… и такая пьеса там была. Трагикомедия из «Тригинтатрии». Если верить аннотации — история о богатом вдовце, пошедшем во все тяжкие после долгого траура. Он крутит шашни сразу с несколькими женщинами, в том числе замужними, и всячески интригует, стараясь, чтобы друг о друге они не узнали.

— А давай, — согласилась Лахджа. — Классический Мольер, я такое люблю. Позеркаль Вератору, а я скажу Сидзуке. Кэ-узелок уже почти сгнил… но еще на пару звонков его хватит.

Глава 20

Лахджа открыла дверь в подвал. Обедать они будут в ресторане, потом погуляют в садах Валестры, а вечером пойдут в театр. Но сейчас еще раннее утро, в доме все спят, а значит… время для себя. Время для хобби.

Технически, это даже еще ночь. Восьмой полуночный час. Просто на дворе лето, на Земле это назвали бы июнем, так что за окнами уже светает.

— Немного времени для хобби… — пританцовывая, спускалась в подвал Лахджа.

За минувшие десять лун тот совершенно преобразился. Теперь одну его часть занимал винный погреб, другую — коптильня и ледник с хлад-камнем, а в