Неслучайно Керзон и Ильяйнен так ухватились за найденный у Шведова трофейный пистолет – появилась возможность хоть таким образом связать его и Никулина с немецкой разведкой. На худой конец, неприятельские разведгруппы могут быть задержаны при попытке перейти линию фронта. Но и подобных эпизодов в докладе Щербакова нет. Очевидно, подавляющее большинство шпионских дел в 7-й армии фабриковали точно так же, как и дела Шведова, Никулина, Ефимова и Масленникова. Только проверить обоснованность обвинений уже не было возможности: подсудимых успели расстрелять.

Метод, когда приговоренных к смерти подсаживали в качестве «наседок» к подследственным, от которых нужно было получить признательные показания, безусловно, не является изобретением особистов 7-й Отдельной армии и даже НКВД в целом. Он стар как мир. Если кто смотрел гениальный фильм венгерского режиссера Миклоша Янчо «Разбойники» (в советском прокате – «Без надежды»), то наверняка запомнил его сюжет. Действие происходит вскоре после подавления венгерской революции 1848–1849 годов. Полицейский комиссар изобличает убийцу четверых и засылает его в лагерь, где содержатся люди, подозреваемые в уголовных и политических преступлениях. Убийце обещано помилование, если он найдет хотя бы одного преступника, который погубил больше четырех человек. Ясно, что тот, кто осужден к смерти, готов будет оговорить любого, надеясь, что «вышку» ему заменят тюрьмой.

Подобный метод может применяться только при тоталитарных и диктаторских режимах, когда отсутствует независимая судебная система. И во время чисток 1937–38 годов широко практиковался оговор одними подследственными, которые уже признались в расстрельных преступлениях, других, которые еще находились на свободе или, будучи арестованными, отказывались признать свою вину. Нередко осужденных к смертной казни подсаживали в камеры к арестованным, чтобы спровоцировать последних на сотрудничество со следствием. Наверняка такие методы в войну использовали чекисты не одной только 7-й армии, но и остальных армий и фронтов. Люди там были в основном одни и те же – из низовой прослойки участников «большого террора».

В 43-м году следователи Особого отдела перед заседанием Военного Трибунала внушали своим подследственным, что они ни в коем случае не должны отказываться от ранее данных показаний, а то хуже будет. А потом следили в зале суда за их поведением. Точно так же в 37-м году следователи по делу Тухачевского беседовали со своими клиентами перед заседанием Специального Судебного присутствия, а затем сидели вместе с подсудимыми в зале суда. И угощение папиросами – старый прием. Для одного из ближайших друзей Тухачевского, Бориса Мироновича Фельдмана, следователь З. М. Ушаков не только папирос, а и свежих яблок не пожалел, лишь бы тот не отказался от оговора себя и своих товарищей.

Кто-то может возразить, что так плохо обстояло дело только в Особых отделах 7-й Отдельной армии, а на других фронтах смершевцы были на высоте. Однако объективных данных для такого вывода нет. Почему вдруг именно в Карелии должны были собраться сплошь самые худшие кадры следователей и оперуполномоченных? Не могли же их туда специально отбирать по этому принципу. Единственное серьезное отличие было в том, что на участке 7-й Отдельной армии (а ее командующий обладал правами командующего фронта) активных боевых действий с конца 41-го года не велось. Поэтому здесь можно было в сравнительно спокойной обстановке организовать более или менее тщательную объективную проверку работы Особых отделов. На других фронтах почти непрерывно шли бои, линия фронта постоянно менялась, поэтому уследить за особистами, а тем более организовать комплексную проверку следственных дел было гораздо труднее. Но нет оснований думать, что в Особых отделах Воронежского или Западного фронтов, в Отдельной Приморской армии или на Ленинградском фронте было меньше туфты, чем в 7-й Отдельной армии.

Может быть, именно эта армия попала в приказ наркома обороны, потому что ее командующий оказался одним из немногих генералов, рискнувших открыто протестовать против произвола всемогущего «Смерш». Алексей Николаевич Крутиков был человеком весьма образованным. Еще до войны он успел окончить командные курсы «Выстрел», Военную академию имени Фрунзе и Академию Генерального штаба. Крутикова его бывший начальник маршал Мерецков назвал «до мозга костей военным человеком», который «доказал на деле, что ему по плечу не только штабные, но и крупные командные должности». А С. М. Штеменко в связи с приходом Алексея Николаевича в сентябре 44-го на должность начальника штаба Карельского фронта охарактеризовал его как человека «энергичного и лучше подготовленного во всех отношениях», чем ранее занимавший этот пост генерал Б. А. Пигаревич. Командовавший же фронтом Мерецков отметил умелую постановку Крутиковым штабной работы.

Добавлю, что на карьере и судьбе Крутикова конфликт со «Смершем» никак не отразился. Он закончил Вторую мировую войну начальником штаба 1-го Дальневосточного фронта, удостоился ордена Ленина, двух орденов Красного Знамени, двух орденов Суворова 1-й степени и ордена Красной Звезды. Алексей Николаевич тихо скончался в 1949 году в возрасте 54 лет, работая в центральном аппарате Министерства Вооруженных сил. Абакумов отнюдь не был так всесилен, как многие думали.

Создается впечатление, что у органов контрразведки существовала своего рода разнарядка, сколько шпионов, диверсантов, дезертиров и лиц, виновных в антисоветской агитации они должны были поймать за месяц и за квартал. Вот и расстреливали, направляли в лагеря или в штрафные батальоны тех, кто под руку попадется, в первую очередь из числа проживавших на оккупированной территории или побывавших в плену. Арестованных всеми средствами заставляли признаться в подлинных или мнимых преступлениях, чтобы потом проштамповать в трибунале обвинительный приговор и не утруждать себя другими доказательствами. Средства же были старые, проверенные: холодный карцер и избиение кулаками и резиновыми дубинками. Впрочем, в полевых условиях использовали и простые палки.

Из доклада Щербакова можно заключить, что только за 1942 год и первый квартал 1943 года по приговорам Военных Трибуналов 7-й Отдельной армии было расстреляно 952 человека. Всего же, по данным известного военного историка генерала Д. А. Волкогонова, в годы Великой Отечественной войны в Красной армии было приведено в исполнение около 300 тысяч смертных приговоров. Страшно подумать, сколько среди них было ни в чем не повинных людей.

Помимо ловли шпионов и дезертиров, Особым отделам много сил приходилось отдавать выявлению случаев «антисоветской агитации». Очевидно, по этому пункту контрреволюционных преступлений тоже существовал свой план. Всего за войну Военными Трибуналами было осуждено около 2,5 миллионов военнослужащих, в том числе 472 тысячи – за контрреволюционные преступления, включая шпионаж. Четверть контрреволюционных преступлений – более 117 тысяч – пришлось на антисоветскую агитацию. На борьбу с разговорами отвлекались люди и средства, которым лучше было бы ловить агентов Гелена и Шелленберга.

Антисоветские разговоры – материя тонкая. От оперуполномоченного и следователя зависит, какое высказывание счесть антисоветским, а какое – нет. Поди отличи «нездоровые, политически неправильные, иногда граничащие с антисоветскими высказывания» от просто «антисоветских». В первом случае только пожурят, а во втором как минимум отправят в штрафбат. При желании и ругань в адрес начальства, не приславшего вовремя боеприпасы, можно счесть «антисоветчиной». А иногда и пересказ неприятельской радиопропаганды с рук сойдет.