ему, Керенскому. Принятием программы Корнилова Керенский рассчитывал убить сразу двух зайцев. Это обезопасило бы его от новой атаки левых: самые распропагандированные части Петроградского гарнизона можно было бы отправить на фронт и заменить их свежими, «неиспорченными», а цитадель большевизма Кронштадт разоружить и эвакуировать. Отставку Савинкова Керенский отменил, вернул его на пост военного министра и отправил в ставку со специальной миссией: подготовить окончательное соглашение с Корниловым.

   Следующей угрозы правительству Керенский ждал справа. Он отчаянно стремился к военной экстерриториальности Петрограда, вводу туда надежных частей и был готов пойти на все, чтобы добиться своей главной цели. Напротив, Савинков боялся угрозы слева. Он хотел уничтожить Кронштадт и центр столицы, поддерживавшие Совет, избавить правительство от влияния революционно-демократических партий и осуществить в армии программу Корнилова. Савинков сообщил ставке, что правительство намерено принять меры против Кронштадта и «революционного» петроградского гарнизона, чему станут сопротивляться не только большевики, но и все партии, входящие в Совет. На тайном совещании главных заговорщиков – Корнилова, Лукомского, Крымова, Завойко и Аладьина – было сказано: «Все выглядит слишком хорошо; возникает опасение, что нас обманывают». До сих пор план заговорщиков осуществлялся в рамках закона. Можно было сказать, что ими командуют сверху. Его выполнению мешало только одно: Керенский и Савинков требовали отстранить генерала Крымова от командования 3-м кавалерийским корпусом. Корнилову пришлось согласиться на это условие. Но в его характере присутствовало восточное вероломство. Он заранее знал, что нарушит обещание. Наступление 3-го кавалерийского корпуса на Петроград и введение военного положения в городе должны были произойти одновременно.

   Вторым событием стала «миссия» В.Н. Львова. Этот благонамеренный, но назойливый человек решил, что может и должен предупредить приближавшуюся схватку Керенского и Корнилова. Керенского нужно было спасти от «роковых» последствий его собственного поведения. Керенский боялся разрыва с Советами и поэтому не мог рассчитывать на силы, которые были способны оказать ему поддержку. «Во-первых, – сказал Львов Керенскому, – это кадеты; во-вторых, торговцы и промышленники; в-третьих, казаки; в-четвертых, регулярные части; наконец, Союз офицеров и многие другие». Он подчеркнул, что Советы медленно, но верно переходят в руки большевиков и больше не станут помогать Керенскому; одновременно «озлобление против Советов нарастает... оно уже прорывается наружу и закончится бойней».

   Согласно Львову, услышав о «бойне», грозящей Советам, Керенский воскликнул: «Отлично!», вскочил и потер руки. Он также не возражал против расширения правительства за счет правых и замены «советских социалистов» теми, кого он называл «социалистами сильного правительства». Это убедило Львова, что Керенский поручает ему ведение переговоров с правыми элементами, которых следует привлечь в правительство. Но позже Керенский прямо сказал, что «не давал Львову никаких поручений и никакой власти». Тем не менее Львов поспешил в ставку. Он заверил Корнилова, что Керенский не цепляется за власть, что он не против реорганизации правительства за счет включения в него «всех элементов общества». Львов, в голове которого кружился вихрь идей и планов, рекомендовал одновременно и расширить правительство, и сузить его, создать широкую коалицию и узкую «директорию», установить военную диктатуру – конечно, во главе с Корниловым – и снова возвращался к идее объединения власти главнокомандующего с властью главы правительства. Корнилов сказал, что он больше не доверяет ни Керенскому, ни Савинкову, но согласен оставить за последними посты министра юстиции и военного министра. Наконец Львов и Корнилов сошлись на том, что в Петрограде будет объявлено военное положение, как предлагал Савинков; кроме того, правительство по собственному желанию подаст в отставку; текущими делами в Петрограде будет заниматься коллегия заместителей министров, а Керенский и Савинков прибудут в ставку. Там Корнилов получит от них всю полноту гражданской и военной власти и создаст новое правительство с их участием. После соглашения с Савинковым Корнилов считал, что Керенский хочет сделать еще один шаг к выполнению собственной программы Корнилова, и не сомневался, что он ведет переговоры с действительным представителем Керенского. Однако для Керенского Львов был всего лишь нечаянным лазутчиком, которого можно было использовать для раскрытия секретов противника.

   Львов возвращается к Керенскому. На этот раз он признается, что «реальной силой», от которой он привез конкретные предложения, является главнокомандующий. Керенский настороже. Львов выкладывает ему все, что знает: Корнилов приглашает Керенского в ставку – единственное место, где может гарантировать ему безопасность (хотя, как признавался Завойко, сторонники Корнилова хотели принести Керенского в жертву «народному гневу» офицеров). Керенский чувствует, что на кону стоит его голова. Он напуган и одновременно глубоко оскорблен тем, что при Корнилове ему хотят поручить незначительную должность министра юстиции. Он превращается в Ната Пинкертона и устраивает ловушку своему обожателю: он делает вид, что согласился, и заставляет Львова все рассказать снова в присутствии спрятавшегося свидетеля. Когда Львов в порыве энтузиазма достает «документ» с записанными предложениями Корнилова, Керенский дает сигнал, и Львова арестовывают. Затем Керенский пытается получить от Корнилова прямое доказательство вины. Он звонит ему по прямому проводу и представляется Львовым. Не повторяя утверждений Львова, он требует от Корнилова подтверждения всех его предложений. После этого он снова разыгрывает комедию, уже говоря от своего лица и притворяясь, что хочет идти с Корниловым до последнего. Паук премьер сплетает свою сеть, и большая оса, главнокомандующий, летит прямо в нее.

   Но осе едва не удалось разорвать паутину.

   В последующие дни настроение в Петрограде и ставке царило совершенно разное. Корнилов понимал, что первый шаг – самый трудный. Приехав в ставку, Савинков и Керенский сожгли бы за собой мосты. Трудности, трения и компромиссы внутри планировавшейся «директории» были неизбежны. Но переход от директории к диктатуре был намного легче, чем переход от коалиционного полусоветского правительства к директории, контролируемой ставкой. После окончательного решения в пользу директории Корнилов конфиденциально сообщил Добринскому: «Я по-прежнему собираюсь стать военным диктатором, но никто не должен знать об этом раньше времени».

   В Петрограде все было по-другому. Для Временного правительства доклад Керенского об ультиматуме Корнилова и наступлении 3-го кавалерийского корпуса Крымова на Петроград стал взрывом бомбы. К тому времени от правительства остались рожки да ножки. Кокошкин и его друзья вышли из него, потому что не могли действовать против Корнилова. Чернов ушел в отставку, потому что теперь, когда ветер приподнял край занавеса, скрывавшего от левого крыла правительства длинную историю подозрительных заговоров, сделок и соглашений между Керенским, Корниловым и Савинковым, ему было бы трудно вместе с Керенским бороться против Корнилова.

   В величайшей спешке, без соответствующего коллегиального решения, без соблюдения формальностей Корнилову была послана телеграмма, снимавшая его с должности главнокомандующего. Ее отправили не от имени правительства и даже не от имени премьера, без