удивлялась она, молодежь так легко, беспечно относится к жизни? Наконец спросила:

— И что ты хочешь делать дальше?

Мехриджон не стала глубоко задумываться над вопросом матери.

— Что буду делать? Днем, как всегда, буду работать, на ночь приду сюда. Надеюсь, свою младшенькую не выгоните из дома.

— До каких пор? — Латофатбону хотела заставить дочь призадуматься. — Так и будешь одна?

— Почему? — так же легко ответила Мехриджон. — Как и вы, вторично выйду замуж.

Эти слова больно отозвались в сердце матери.

Латофатбону встала и вышла во двор. Муж спал на диване. Она прошлась по двору, затем потихоньку улеглась на топчане. Слезы душили ее. Она смотрела в бездонное ночное небо, усыпанное звездами. А думала не о том. что стояло перед глазами…

Шла война. Латофатбону преподавала в кишлачной школе, муж работал врачом. Как ни просился на фронт, не взяли: без врача кишлаку нельзя. Тяжелые голодные годы. Она делилась с соседями и своими учениками всем, чем могла.

Война кончилась. Люди воспряли духом, повеселели. У каждого появилась мечта, цель в жизни. Латофат родила еще ребенка. Она ждала сына, но появилась опять девочка. Муж, любящий, всегда внимательный, в последние годы — заметила она — становился другим. И когда с рождением третьей дочери, он бросил семью, женился вновь и переехал в город, Латофат не слишком поразилась, — он мечтал о сыне.

Прошло несколько лет. Утешение и радость она находила в работе, в любви к своим ученикам. Особенно же замечала она среди них сына мельника. Отец мальчика приехал с фронта, когда его жена, потеряв надежду, вышла за другого. Раненный в ногу мельник не. знал, кого винить в этом. Тех ли, кто прислал извещение о его гибели; тех ли, кто, не желая губить ее молодость, настоял на втором браке; или эту проклятую войну… Он взял к себе сына и поселился в комнатушке на мельнице.

Видать, мальчику жилось не легко. Одевался он хуже других детей, сторонился ребячьих игр, на уроках был рассеян, часто отвечал невпопад. Все это заметила Латофат, стала внимательней относиться к парнишке, частенько спрашивая его о домашних делах, об отце, о взаимоотношениях отца и сына. Из этих разговоров она поняла — нелегко приходится мельнику.

Такое внимание учительницы к ученику не осталось не замеченным отцом парнишки. Она увидела, что он чаще стал попадаться ей навстречу. До сих пор ходил на костылях — теперь же отбросил их прочь. Стал опрятно одеваться. Не трудно было догадаться: хотелось ему заинтересовать, привлечь ее внимание к себе.

"Мне хочется, чтобы вы стали матерью моему сыну, а я — отцом вашим дочерям". Эти слова может оценить лишь тот, кто в течение нескольких лет пережил голод, холод и одиночество. Трое детей на руках, а за плечами сорок лет. У нее не явилось раздумий над тем, что она — учительница, а он — мельник, она — здоровая, а он — калека, — вышла за него замуж. Так он стал отцом для ее дочерей, а она — матерью его сыну. Скоро исполнится двадцать лет, как они вместе. Прожили счастливо и в согласии. Что и говорить — все зависит от самого человека…

Латофатбону услышала шаги и притворилась спящей. На цыпочках к топчану подошла Мехриджон.

Дочь улеглась рядом. Раньше она всегда спала на этом месте. Ей вспомнилось, как мать говорила раньше:

— На небе столько звезд, сколько людей на земле. У каждого человека есть своя звезда.

Мехриджон спрашивала:

— А какая моя?

— Которая тебя нравится.

— Мне нравится вон та, маленькая, но яркая.

— Хорошо запомни и не теряй ее.

— А если ее облюбовал кто-нибудь другой?

— Небеса справедливы. То, что должно принадлежать тебе, другому не отдадут.

Мехриджон любила такие разговоры. Она еще крепче прижималась к матери. Затем перебиралась на свою постель, всматривалась в небо, находила свою звездочку и засыпала.

С той поры прошло несколько лет — Мехриджон сейчас не найти эту звездочку.

Латофатбону чуть приоткрыла глаза и опять смежила веки.

— Мама, — тихонько позвала ее Мехриджон.

— Что, доченька?

Голос матери ласковый, спокойный. Как будто и не было между ними неприятного разговора.

— Я хочу здесь спать.

— Хорошо, доченька.

Этот родной голос пробудил в Мехриджон такую нежность, что она невольно придвинулась к матери, чтобы поцеловать ее.

Девушка всматривалась в черты дорогого лица. Мать открыла глаза, посмотрела на Дочь. Взгляд тот был прежним: полный ласки, любви, заботы.

Мехриджон, подобно дитенышу, потерявшему и нашедшему родителей, крепко припала к матери, стала осыпать ее лицо поцелуями. Наконец успокоилась.

— Мама…

— Что, доченька?

— Почему вы не приласкаете меня?

Трудно было ответить на этот вопрос. Сама Латофатбону не понимала, откуда этот холодок к дочери, которую вырастила с таким трудом. Но сказала:

— Ты уже большая, доченька… У тебя муж…

И руки ее сами по себе стали гладить Мехриджон.

Дочь поправилась, раздалась в талии, мать ощутила запах молока, исходивший от молодой груди. А что это значит, знают все матери. Она обхватила голову дочери, приподняла, заглянула в глаза и нежно сказала:

— Поздравляю тебя.

Мехриджон стыдливо прикрыла веки, уронила голову на грудь матери. А Латофатбону вдруг поняла: вот, оказывается, почему не могла она ласкать и гладить дочь, — это была уже не та капризная и шаловливая девочка. Это была женщина. Мать!

Латофатбону облегченно вздохнула и спросила:

— Ну, как? Не забыла свою звездочку?

— А где она? — обрадовалась Мехриджон.

Мать взглянула недоброжелательно.

— Да вон же. Маленькая, яркая звездочка. А рядом — совсем крохотная появилась. Видишь?

— Да, да… Вижу, вижу, мамочка! — вскрикнула Мехриджон.

— Не теряй свою звезду, доченька. Иначе та новая маленькая звездочка останется сиротой.

Мехриджон хорошо поняла, на что намекала мать.

— Постараюсь, мамочка, — ответила она.

На сердце Латофатбону стало полегче.

Перевод С.Ховари

ТУРКМЕНИЯ

АГАГЕЛЬДЫ АЛЛАНАЗАР

"Семь зерен" — первая проба Агагельды Алланазара (Алланазарова) как прозаика. Учась в Литературном институте им. А. М. Горького, он выступал в печати со стихами и поэмами. Поэтическая книга Агагельды Алланазара "Дом солнца" вышла в 1977 году.

СЕМЬ ЗЕРЕН

(маленькая повесть)

Весенний день. Миновав контрольный пост нашей воинской части, я повернул к югу и пошел по тропинке, ведущей в город, — первое увольнение! Чем ближе подходил я к городу, тем легче становился шаг.

Первым делом сфотографироваться. Мои мать и жена просили об этом в каждом письме: "Пришли свое фото. Хочется поглядеть, каким ты стал". Получат и обрадуются. Я улыбнулся. Говоря откровенно, мне самому хотелось иметь