– До завтра, – говорит ей Артур. – Приходи со свежими силами и готовностью пересечь Амазонское море!

На следующее утро на лед выходит буер. Лед преимущественно белый, однако в некоторых местах – чистый и такой прозрачный, что видно неглубокое дно. Остальные участки – цвета кирпича и такой же текстуры, так что лодочникам приходится пробиваться мимо небольших дюн гравия и пыли. Попадая на подтаявшие участки, лодка резко замедляется и поднимает большие снопы воды по бокам от себя. А на другой стороне снова начинает хрустеть, будто коньками по льду, набирая скорость. Буер Роджера называется «скутером», и он объясняет это остальным. Не паукоподобный скелет, как ожидала Айлин, видевшая несколько таких штук в Хрисе. Этот же больше похож на обычную лодку – длинный, широкий, низкий, с несколькими параллельными полозьями, протянутыми во всю длину.

– По грубому льду лучше на таких, – объясняет Роджер. – Если попадем в воду, он поплывет.

Их парус походил на большое птичье крыло, натянутое над ними. Вместе с мачтой он образовывал единое целое – форму, меняющуюся с каждым порывом, чтобы принять на себя как можно больше ветра.

– А что защищает нас от переворачивания? – спрашивает Артур, выглядывая за борт на мелькающий всего лишь в футе под ним лед.

– Ничего. – Палуба здорово наклоняется, и на лице Роджера возникает ухмылка.

– Ничего?

– Законы физики.

– Да ну тебя!

– Когда лодка наклоняется, парус захватывает меньше ветра – потому что наклоняется сам и потому что читает наклон и втягивается. К тому же у нас есть много балласта. И еще на палубе есть грузы, которые с помощью магнита держатся на наветренном борту. Как будто у нас на леере сидит экипаж тяжеловесов.

– Это вовсе не ничего, – возражает Айлин. – Это целых три пункта.

– Верно. Но мы все равно можем перевернуться. Зато, если это случится, мы всегда сможем выбраться и выровнять буер.

Сидя в кабине, они смотрят то на парус, то на лед, простирающийся впереди. Система навигации уводит буер от наиболее слабых участков льда, обнаруживаемых по спутнику, поэтому автопилот меняет их курс довольно часто, а экипажу приходится вмешиваться лишь при необходимости. Больше всего их тормозят сыпучие участки, на которых лодка весьма быстро теряет скорость, отчего, если не быть к этому готовым, можно врезаться в плечо сидящего рядом соседа. Айлин ударилась так о Ганса и Френсис не один раз – те, как и она, никогда еще не катались на буерах, поэтому, когда особенно сильный ветер разгоняет их по гладкому льду, они в страхе округляют глаза. Ганс выдвигает предположение, что песочные участки соответствуют старым гребням давления, которые вздыбились, будто длинные спины стегозавра, а потом ветер их повалил, рассыпав по плоскому льду. Роджер кивает. На самом деле ветер дует над всей поверхностью океана, и все, что из него выступает, рушится быстрее. А поскольку дно океана сейчас заморожено, то и возникают новые гребни давления. Скоро весь океан станет плоским, как столешница.

Первый день выдается ясным, ярко-синее небо мнется под порывистым западным ветром. Под прозрачным куполом кабины тепло, воздух здесь имеет чуть более высокое давление, чем снаружи. На уровне моря оно составляет около трехсот миллибар и падает с каждым годом, будто в преддверии великой бури, которая так никогда и не наступает. Они быстро скользят вокруг величественного мыса полуострова Флегра, отмеченного дорическим храмом с белыми колоннами. Разглядывая его, Айлин слушает Ганса и Френсис, обсуждающих странный феномен гор Флегра, прошивающих северное побережье Элизия, будто длинный-длинный корабль, опрокинувшийся на поверхность. Они были необычайно ровные как для марсианской горной гряды, так и горы Эребус на западе. Будто они не были остатками обода кратера, как все прочие горы на Марсе. Ганс считает, что эти горы представляют собой два концентрических круга очень большого ударного бассейна. Якобы тот образовался при событии, почти равном по масштабу Большому удару, но более раннем, а поэтому в значительной степени разрушен более поздними ударами, так что лишь залив Исиды и часть морей Утопии и Элизия позволяют понять, где этот бассейн находился.

– Позднее хребты могли каким-то образом выровняться при деформации купола Элизия.

Френсис, как всегда, качает головой. Никогда еще Айлин не приходилось видеть, чтобы эти двое нашли согласие. В данном случае Френсис полагает, что хребты могут быть еще более древними, чем указал Ганс, и служить остатками раннего тектонического или прототектонического движения плит. Существуют обширные доказательства существования этой ранней тектонической эры, утверждает она, но Ганс отрицательно качает головой.

– Андезит, свидетельствующий о тектоническом движении, на самом деле моложе. Флегры относятся к ранней нойской эре. К большому удару перед Большим ударом.

Каким бы ни было объяснение, мыс стоит на месте и край крутого полуострова тянется строго на север, упираясь в лед в четырехстах километрах от Файруотера. Длинный морской утес врезается в море – и с другой стороны то же самое. Паломнический путь вдоль гряды к храму считается одним из известнейших маршрутов на Марсе – Айлин сама прошла по нему сотни раз, с тех пор как Роджер впервые показал его ей сорок лет назад. Позже она ходила здесь и с ним, и без него. Когда они проделали это в первый раз, то увидели голубое море и его увенчанные барашками волны. После того дня им редко удавалось увидеть поверхность воды свободной от льда.

Он также смотрит на мыс с таким выражением, что Айлин сразу думает, что он тоже вспоминает то время. Конечно, он бы вспомнил, стоило только спросить: его невероятная память до сих пор не ослабевает, а с набором препаратов, которые и Айлин помогли многое вспомнить, можно было не сомневаться, что он теперь не забудет ничего из того, что происходило с ним на протяжении всей жизни. Айлин ему завидует, хотя и знает, что он относится к этой своей способности неоднозначно. Зато теперь это одна из тех черт, которые ей в нем нравятся. Он помнит все и по-прежнему стоит на своем, даже вопреки этим годам кризиса. Для нее он – как скала, к которой можно прислониться, когда самой становится тягостно и душит отчаяние. Конечно, памятуя, что он Красный, едва ли можно было утверждать, что ему не от чего впадать в отчаяние. Это было не так. Его отношение к происходящему было сложнее, Айлин это видела, – оно было таким сложным, что даже ей не удается понять его до конца. Это было как-то связано с силой его памяти, с решимостью добиться лучшего, с грустной радостью от окружающей природы – некое смешение всего этого. Она наблюдает за тем, как он задумчиво глядит на выступ, где они когда-то стояли вместе и смотрели на пышущий жизнью мир.

Как много он для нее значил на протяжении этих лет – выразить она не могла. Порой слишком много. Ведь они знали друг друга всю жизнь, помогали в тяжелые времена, это он вытащил ее на природу, изменив весь ее жизненный путь. Все это делало Роджера ключевой фигурой для нее. Но такие фигуры присутствуют и в жизни других, и их много. Все эти годы их отличающиеся интересы неизменно разводили их в разные стороны – они могли и вовсе потерять связь между собой. Но в какой-то момент Роджер приехал к ней в Берроуз, она как раз уже много лет отдалялась от тогдашнего своего партнера, и Роджер сказал: