– Звучит очень даже промышленно, – замечает Френсис.

– Конечно, звучит. Терраформирование – это вполне себе промышленный процесс, по крайней мере частично. А мы об этом забыли.

– Ну, не знаю, – вмешивается Роджер. – Может, лучше уже придерживаться биологических методов. Просто перестроиться, выслать новую волну. Да, это дольше, зато менее жестоко по отношению к окружающей среде.

– Экопоэзис не сработает, – возражает Ганс. – Так биосфера не получит достаточно тепла. – Он указывает жестом на пейзаж за окном. – Вот к чему приведет экопоэзис.

– Пока, может, и да, – отвечает Роджер.

– Ну конечно, ты же в этом не заинтересован. Да и ты, наверное, рад всему этому кризису, да? Ты же Красный!

– Да ну тебя, – обижается Роджер. – Чему мне радоваться? Раньше я плавал по морям.

– Но раньше ты хотел, чтобы никакого терраформирования не было.

Роджер отмахивается от него и со смущенной улыбкой глядит на Айлин.

– Это было давно. К тому же терраформирование никуда не делось. – Он указал на лед. – Просто спит.

– Вот видишь, – не унимается Артур, – все-таки ты его не хочешь.

– Неправда, говорю же.

– Тогда почему ты в последнее время весь такой довольный?

– Не такой уж и довольный, – отвечает Роджер, радостно ухмыляясь. – Просто не грущу. Мне не кажется, что это тот случай, когда нужно грустить.

Артур закатывает глаза, будто призывая остальных вступиться.

– Весь мир замерзает, но это не повод грустить. Страшно подумать, что должно случиться, когда ты посчитаешь, что пора!

– Что-то грустное, конечно!

– И все-таки ты не Красный, конечно, нет.

– Нет! – протестует Роджер, ухмыляясь в ответ на смех остальных, но при этом говоря со всей серьезностью. – Я плавал по морям, говорю же. Слушай, если бы все было настолько плохо, как ты говоришь, Фрея и Жан-Клод тоже бы забеспокоились, верно? Но они не переживают. Спроси их сам, и увидишь.

– Они просто еще молоды, – говорит Ганс, эхом повторяя мысли Айлин. Остальные согласно кивают.

– Верно, – говорит Роджер. – А эта проблема – кратковременная.

Это заставляет всех ненадолго задуматься.

Вскоре молчание нарушает Стефан.

– А ты сам как, Артур? Что бы ты сделал?

– Что? Понятия не имею. Все равно тут не мне решать. Вы же меня знаете. Я не из тех, кто любит говорить другим, что делать.

Все молча ждут, потягивая горячий шоколад.

– Но, знаете ли, если просто направить пару небольших комет в океан…

Старые друзья посмеиваются. Айлин прижимается к Роджеру и уже чувствует себя лучше.

На следующее утро они вновь со свистом уносятся на восток, и уже через несколько часов оказываются окружены льдом со всех сторон, берега отсюда не видно. Они скользят полозьями на ветру, то стуча, то скрипя, то свистя в зависимости от силы ветра и характера льда. Так проходит весь день, и вскоре начинает казаться, будто они очутились в ледяном мире вроде Каллисто или Европы. В конце дня они останавливаются, выходят и вонзают в лед несколько ледобуров, чтобы закрепить лодку. К закату они уже стоят на привязи, и Роджер с Айлин выходят прогуляться по льду.

– Классно сегодня поплавали, а? – спрашивает Роджер.

– Да, классно, – соглашается Айлин. Но сама не может не думать о том, что они ходят буквально по поверхности океана. – Что ты думаешь по поводу того, что Ганс говорил вчера вечером? Насчет того, чтобы еще раз его бомбануть?

– Ты же слышала, многие об этом говорят.

– А ты?

– Ну не знаю. Мне не нравятся многие из методов, которые сейчас обсуждают. Но… – Он пожимает плечами. – Что мне нравится или что не нравится – это не имеет никакого значения.

– Хм.

Лед под ногами у них белый, с крошечными лопнувшими пузырьками воздуха, похожими на кольца мини-кратеров.

– Так ты говоришь, молодежи это тоже не сильно интересно. Только я не понимаю, почему. Я бы скорее подумала, что им-то терраформирование нужно больше, чем кому-либо.

– Они считают, что у них еще полно времени.

Айлин улыбается.

– Может, они и правы.

– Да, может быть. Но у нас его нет. Я иногда думаю, нас печалит не столько этот кризис, сколько приближающийся резкий спад. – Он переводит взгляд на нее, затем снова глядит на лед. – Нам по двести пятьдесят лет, Айлин.

– Двести сорок.

– Ну да, ну да. Но пока еще никто не прожил дольше двухсот шестидесяти.

– Знаю.

Айлин вспоминает времена, когда компания стариков сидела за большим столом в гостиничном ресторане и строила карточный домик, потому что других игр никто из них не знал. Вместе они построили домик в четыре этажа, и, когда стало казаться, что он вот-вот рухнет, кто-то заметил: «Он прямо как моя антивозрастная терапия». И хотя все над этим посмеялись, ни у кого не поднялась рука добавить еще одну карту.

– Что ж. Так и есть. Будь мне двадцать лет, я бы тоже не беспокоилась из-за кризиса. Но для нас, судя по всему, это уже последний Марс, какой мы увидим. Хотя знаешь… В конце концов, не так важно, каким ты любишь его больше всего. Они все лучше, чем ничего.

Он криво усмехается ей, обнимает за плечи и прижимает к себе.

На следующее утро они просыпаются окутанные туманом. Однако ветер на месте – он дует спокойно и размеренно, так что после завтрака они открепляются от ледобура и начинают тихонько скользить на восток. Ледяная пыль, измельченный снег, застывшая мгла – все проносится мимо них.

Почти сразу после того, как они сдвинулись с места, радиофон начинает звонить. Роджер поднимает трубку и слышит голос Фреи.

– Вы нас забыли!

– Что? Черт! Какого рожна вы сошли с лодки?

– Гуляли на льду, делать было нечего.

– Да чтоб вас обоих! – Роджер не сдерживает ухмылки. – А сейчас что, догуляли уже?

– Не твое дело, – вмешивается довольный Жан-Клод откуда-то издалека.

– Но вы готовы, чтобы мы вас подобрали? – говорит Роджер.

– Да, готовы.

– Ладно, черт с вами. Только держитесь. Нужно немного времени, чтобы вернуться обратно при таком ветре.

– Хорошо. Мы тепло оделись, и у нас есть коврик. Будем вас ждать.

– Как будто у вас есть какой-то выбор! – восклицает Роджер и кладет трубку.

Он начинает возвращаться. Сначала поворачивается против ветра, затем подстраивается под него, и лодка кричит, как банши. Парус резко выгибается. Роджер изумленно качает головой. Теперь, чтобы что-то сказать поверх ветра, нужно кричать, но никто не пытается ничего говорить: они дают Роджеру возможность сосредоточиться на управлении судном. Белизна, через которую они проносятся, везде освещена одинаково, и они не видят ничего, кроме льда под самой кабиной. Из-за ветра и льда это не самая чистая белая тьма, в какую приходилось попадать Айлин. А спустя некоторое время даже нос и корма буера, даже лед под ним исчезли, затянутые пеленой. Так они летят, вибрируя, сквозь ревущую белую пустоту. Испытывая странное кинетическое чувство, Айлин замечает, что пытается шире раскрыть глаза, будто внутри нее могло таиться некое иное зрение, ожидавшее подобного момента, чтобы включиться в действие.