Ничего не выходит. Они находятся в движущейся мгле, вот и все. Роджер недоволен. Вглядывается в радар, смотрит на остальные приборы. В прежние времена из-за гребней давления плавать таким образом было бы крайне опасно. Сейчас же наткнуться здесь не на что.

Внезапно их толкает вперед, рев становится громче, под ними протягивается тьма. Они скользят по участку, покрытому песком. Потом минуют его и попадают в яркую белизну.

– Будем поворачивать, – говорит Роджер.

Айлин готовится к новым ударам, но Роджер предупреждает:

– Идем сквозь ветер, ребята.

Он подтягивает румпель к коленям, и они мчат под ветром, затем поворачивают, затем еще раз, ловят ветер противоположной стороной судна, корпус тревожно наклоняется на один бок. Внизу раздаются удары, когда балласт перемещается на наветренную сторону, и снова слышатся завывания, но уже оттуда. Все происходящее не столько видно, сколько слышно и ощутимо: Роджер даже закрывает глаза. Затем наступает момент относительного покоя – до следующего прохода сквозь ветер. В конце каждого поворота они выполняют обратную петлю.

Роджер указывает на экран радара.

– Вон они где, видишь?

Артур вглядывается в экран.

– Сидят, что ли?

Роджер качает головой.

– Они еще за горизонтом. Только головы видно.

– Надейся.

Роджер смотрит на экран APS и хмурит брови.

– Подойдем к ним помедленнее. Радар видим только до горизонта, и, даже если они встанут, он не заметит их дальше чем в шести километрах, а мы идем сто пятьдесят в час. Так что будем искать их по APS.

Артур присвистывает. Спутниковая навигация в белой мгле…

– Мы же всегда можем… – начинает Артур, но тут же закрывает рот ладонью.

Роджер усмехается.

– Это должно быть реально.

Далекому от мореходства человеку вроде Айлин трудно поверить в происходящее. К тому же все эти слепые вибрации и качания из стороны в сторону немного кружат голову, отчего Ганс, Стефан и Френсис выглядят так, будто их вот-вот стошнит. Все пятеро наблюдают за Роджером, который смотрит на экран APS и ежеминутно поворачивает румпель, пока, наконец, вдруг не подтягивает его к коленям. На радаре возникает два светящихся зеленых столбика – Фрея и Жан-Клод.

– Эй, ребята! – говорит Роджер по радио. – Я приближаюсь, подойду с подветренной стороны, так что машите руками и смотрите в оба. Я постараюсь подойти слева от вас насколько смогу медленно.

Он мягко поворачивает румпель, напряженно всматривается в экран. Он заходит по ветру так далеко, что парус превращается в тугую кривую, и столбики исчезают. Роджер смотрит вперед по курсу, но ничего не видит – только белую пустоту. Затем недовольно щурится и подтягивает румпель еще на сантиметр ближе к себе. Парус растягивается и почти теряет свою кривизну; Айлин кажется, что они движутся вперед еле-еле и скоро заглохнут, и их отбросит назад. Но вокруг по-прежнему никого не видно.

А потом они появляются ровно на левый крамбол – два ангелочка, движущиеся среди белизны. Они запрыгивают через борт на бак [83], и Роджер использует остаток инерции буера, чтобы выполнить новый поворот, и уже через несколько секунд они снова летят на восток под ветром и почти не слышат никаких завываний.

К закату их окружает лишь легкая мгла. На следующее утро она совершенно рассеивается, и окружающий мир возвращается на место. Буер стоит на привязи к длинной тени горы Олимп, наклонившись к горизонту с востока. На север и на юг тянется гора-континент, далеко, насколько хватает глаз. Другой мир, другая жизнь.

Они приближаются к восточному побережью Амазонского моря, известного изрезанностью своей линии еще до кризиса. Теперь он весь белый и пустой, как в зимней сказке. Водопад Гордий, тянувшийся на километр с берегового плато к самому морю, превратился в огромную ледяную колонну с гигантской кучей дробленого льда в основании.

Миновав этот ориентир, они въезжают в бухту Ликус-Сульчи, к югу от Ахерона, где поверхность вздымается менее резко, а за низкими обрывами начинаются покатые холмы с видом на ледяную бухту. Здесь они медленно прибиваются к утреннему бризу, дующему с берега, пока не останавливаются у плавучего дока, теперь покосившегося во льду у самого пляжа. Роджер привязывает к нему буер, и они собирают снаряжение, чтобы выйти на сушу. Фрея и Жан-Клод тоже берут свои рюкзаки.

Из лодки на лед. Хрусть-хрусть к берегу, когда вокруг удивительно тихо. Затем поперек морозного пляжа и вверх по тропинке, ведущей к вершине обрыва. Затем начинается другая тропинка, более ровная, – к наклонившемуся простору берегового плато. Здесь те, кто ее построил, выложили плитку – штук по десять в ряд на каждой низкой ступеньке. На более крутых участках тропа больше напоминает лестницу – огромную, бесконечную лестницу, каждый камешек которой идеально помещается на нижележащем. Даже несмотря на слой инея, Айлин замечает, что лестница вырезана невероятно красиво. Кварцитовые плитки тесно примыкают друг к другу и пестрят своими красками – то смесью бледно-желтого и красного, то серебряного и золотого, в разных пропорциях у каждой плитки. Проще говоря – настоящий шедевр.

Айлин смотрит под ноги и шагает вверх, вверх, вверх. Вдалеке впереди над ними виднеется белый склон, за которым высится черный Олимп, будто огромный мир, обособленный от всего прочего.

Над вулканом появляется солнце, свет начинает играть на снегу. Продолжая взбираться по кварцитовой тропе, они вступают в лес. Или, точнее сказать, в оставшийся от него скелет. Айлин ускоряет шаг, чтобы догнать Роджера, она подавлена и даже немного испугана. Фрея и Жан-Клод ушли далеко вперед, остальные сильно отстали.

Роджер уводит ее с тропы, они идут к деревьям. Но те все давно мертвы. Когда-то это был лес из сосен Бальфура и остистых сосен, но на этой широте его граница опустилась к уровню моря и все большие скрюченные деревья погибли. После того как это случилось, прошла песчаная буря, а то и серия песчаных бурь, которая обтерла песком все иголки, ветки и саму кору, оставив лишь обесцвеченные стволы и крупнейшие из нижних веток, искривленные и свисающие, будто сломанные руки вдоль измученных тел. Стволы же отшлифованы ветром так, что блестят в утреннем свете. Трещины в древесине затянуты льдом.

Деревья растут негусто, и они бредут между ними, присматриваясь к некоторым внимательнее и снова продолжая путь. То тут, то там они натыкаются на застывшие пруды и озерца. Айлин все это кажется огромным скульптурным садом или какой-то мастерской, где некий могучий Роден оставил тысячи проб одной и той же идеи – прекрасных и вместе образующих целый парк сюрреалистичной величественности. И в то же время отвратительных – Айлин чувствует укол в груди при мысли о том, как все это напоминает кладбище. Мертвые деревья, освежеванные песчаным ветром. Мертвый Марс, чьи надежды уничтожил холод. Красный Марс, Марс – бог войны, отвоевывающий свою землю жестким морозным ударом. На ледяной поверхности сверкает солнце, планету заливает вязкий свет. Голая древесина сияет оранжевым.