Король нахмурил брови, взял письмо, но читать не стал, а протянул одному из конюхов.

– Господину де Вильеруа! Просмотрю позже.

Он вскочил в седло и, как положено искусному наезднику, поднял на дыбы свою лошадь, а выезжая из ворот дворца, снял шляпу. Юный король держал ее в руке всю дорогу, «приветствуя свой народ», как сказал он позже. За всадником следовала карета, тоже сиявшая золотом. В ней сидели – та, что с этого дня станет королевой-матерью, младший брат короля и Месье, его дядя, герцог Орлеанский. Король выехал из-под арки, и его приветствовал восторженный рев горожан, который не смолкал до Парламента. Король был юн, красив, сиял, как ослепительная надежда, и недавно еще несговорчивый и враждебный народ пал к его ногам.

В Парламенте короля принял канцлер, затем королева-регентша передала ему монаршью власть, произнеся короткую речь.

На ее речь король ответил, кратко сказав:

– Мадам! Я благодарю вас за заботы, которые вам было угодно взять на себя, воспитывая и обучая меня и управляя моим королевством. Я прошу вас и впредь не лишать меня ваших добрых советов и желаю, чтобы вы были главой Совета, который будет служить мне.

Все присутствующие, все парламентарии преклонили колени и воздали честь своему государю. Королева тоже хотела преклонить колено, но король не дал ей этого сделать, обнял и поцеловал ее.

После церемонии в Парламенте Изабель оставила своих подруг, которые поехали на празднество в Пале-Рояль, и вернулась домой. Гнев и боль раздирали ее сердце, но слез не было. Глядя перед собой сухими глазами, она терзала перчатки и хотела бы завыть в голос, чтобы избыть невыносимую тяжесть, что давила ей на сердце.

– Глупец! – цедила она сквозь зубы. – Безумец, которого надо опасаться! Неужели он не понимает, что своим поведением он толкает страну к новой гражданской войне, рискуя погубить Францию?! Не понимает, что, поставив свое оружие на службу врагу, он, победитель при Рокруа, запятнает свою честь и доблестную шпагу?!

Она дорого бы дала, чтобы узнать, что содержится в проклятом письме, но нисколько не сомневалась, что написано оно было под диктовку. А это означало, что в письме не было не только просьбы о прощении, но тон его, скорее всего, был дерзок и граничил с откровенной глупостью, какую являла его сестрица! Так что можно будет считать, что Конде повезло, если нынешним же вечером два десятка мушкетеров не возьмут его под стражу!

Вернувшись в особняк Валансэ, Изабель провела остаток дня, пытаясь унять гнев, который душил ее, и как-то справиться с болью, которая сжимала ей сердце при мысли о брате. Франсуа решил пожертвовать своей жизнью, только еще расцветающей и обещавшей так много, тому, кого отныне можно было именовать бывшим героем! Если бы только принц Конде не посылал Конти, а приехал сам! Если бы он собственными глазами увидел царственного юношу – Изабель была уверена! – он воодушевился бы, как и весь народ! И как все, преклонил бы колено! Но, похоже, за последнее время он тоже поверил в то, что «равен богам»…

Все, что последовало за днем совершеннолетия короля, убедило Изабель, что дурное предчувствие ее не обмануло. На следующий же день принц де Конде как ни в чем не бывало появился при дворе, высказал недовольство новым правительством и объявил о своем желании сформировать другое. Месье, верный своему изменчивому нраву, собрался было поддержать его. Но они просчитались. Король не обратил на недовольство принцев никакого внимания. Он забрал печати у канцлера Сегье и подписал приказ, назначив в Совет еще трех человек. Без сомнения, во Французском королевстве что-то переменилось, и переменилось всерьез.

Месье поспешил надеть бархатные перчатки и уже на следующее утро присутствовал во дворце при одевании своего племянника.

Тем же самым утром Конде в бешенстве умчался в Шантийи, собираясь привести в исполнение планы, которые созревали у него, когда он грыз удила в Сен-Море. Жену и сына он отправил в Монтрон, поручил Франсуа де Бутвилю командование городом Бельгард, который был вооружен лучше других, а сестре поручил «набирать солдат», что выглядело по меньшей мере вызывающе, и ей же он поручил вести переговоры с Испанией. Потом устроил военный совет и дал последние распоряжения, главным из которых было поднять войска на бунт. На следующий день принц собирался покинуть Шантийи и отправиться на юг.

Коротенькое прощальное письмо Франсуа предупредило Изабель об отъезде и его самого, и принца, и она поспешила вернуться в Мелло, где немедленно приказала поднять на башнях флаги с гербами, свидетельствующие, что хозяйка находится в замке. Как ни ничтожна была надежда удержать двух мужчин, которых она любила больше жизни, от гибельного пути измены, она все же хотела попытаться. И, желая быть уверенной, что Конде осведомят о ее возвращении в замок, отправила Агату к мужу с сообщением. Затем занялась приготовлениями – такими же, какие предваряли их последнюю ночную встречу. Сменила она только платье, на этот раз она надела белое из плотного шелка и украсила вырез одной поздней розой. Зато тщательно позаботилась о нежности и свежести кожи, сделала массаж и приняла ванну, словно готовилась к брачной ночи. И благоухала ароматом распустившейся розы. Сочтя платье слишком открытым, Изабель накинула сверху накидку из темно-зеленого фая с короткими рукавами и стала ждать в своем рабочем кабинете, где она виделась с принцем в последний раз.

Пробила полночь, когда принц появился в проеме двери, еще более мрачный, чем всегда.

– Что-то мне подсказало, что вы меня ждете, – сказал он.

– Это что-то было совершенно право. Я узнала, что вы уезжаете. И конечно, надолго?

Голос принца был жесток, тон горек, синие глаза горели ледяным огнем, какого Изабель никогда еще в них не видела. Но она изобразила улыбку и налила в бокалы вино.

– И с какой же целью вы уезжаете? Разорить все, что пока еще не разорено, во Французском королевстве? Сбросить юного короля с его трона? И кого же вы собираетесь посадить на его место? Презренного дядюшку короля, которому любой ветер – хозяин? Дурная перемена для Франции! Его притязания на власть оставили за собой кровавый след. Не один из его союзников погиб на эшафоте, заплатив жизнью за его недостойные козни, в то время как он сам подсчитывал золотые монеты, полученные от казначейства как лучшее лекарство от угрызений совести!

– Почему мне не быть королем? Я тоже Бурбон, и моя кровь стоит крови Месье!

– Вряд ли… Но по сравнению с Месье, я бы даже сказала, что весы склонились